Сохраняя веру

Йохансен выпрямляется:

– Повторилось в точности то, что в свое время вышибло ее из колеи, мистер Мец. Только на этот раз она не предприняла попытку покончить с собой, а позвонила врачу и сказала: «Мне нужна помощь». Любой психиатр в нашей стране расценит это как проявление психической устойчивости.

– Бывают ли у прозака побочные эффекты?

– Нечасто.

– Какие?

– Иногда прозак может вызывать головную боль, озноб, иногда нервозность, бессонницу или, наоборот, сонливость, иногда головокружение. Также повышение кровяного давления, раздражение на коже, диарею, потерю веса, боль в груди и звон в ушах.

– А галлюцинации?

– Может, но крайне редко.

– А суицидальные мысли?

– Тоже. Не забывайте, пожалуйста, что моя пациентка на протяжении года принимала этот препарат перорально в дозировке двадцать миллиграммов, находясь под моим наблюдением. Я знаю, как ее организм на него реагирует. В случае первичного назначения, вы правы, был бы некоторый риск. Но в этом случае – нет.

– Правильно ли я понял, доктор, что несколько лет она не пила этого лекарства?

– Да.

– Может ли отмена препарата сопровождаться какими-либо нежелательными явлениями?

– Может.

– Например, попытками суицида, психозом и галлюцинациями?

– Подчеркиваю еще раз, – недовольно произносит Йохансен, – это возможно лишь в очень редких случаях.

– Но могла ли у нее возникнуть неблагоприятная реакция на отмену препарата?

– Насколько мне известно, никакой неблагоприятной реакции не было.

– Доктор Йохансен, а какова вероятность того, что к человеку, который успешно лечился от депрессии, эта болезнь вернется?

– Я не располагаю статистическими данными.

– Но такое случается достаточно часто, не правда ли?

– Правда. Однако пациенты, умеющие себя контролировать, в таких случаях своевременно обращаются за помощью к психиатрам.

– Понимаю. То есть, по сути, вы нам говорите, что, если человек однажды сошел с ума, у него есть все шансы сойти с ума снова.

– Протестую!

– Вопрос снимаю, – говорит Мец. – У меня все, доктор.

Прежде чем противник успевает закрыть рот, Джоан снова встает.

– У меня еще несколько вопросов к свидетелю, – произносит она резко. – Я бы хотела прояснить значение терминов «психическое расстройство» и «депрессия». Это одно и то же?

– Нет, конечно.

– От чего лечилась Мэрайя Уайт?

– От суицидальной депрессии, – отвечает Йохансен.

– Вы что-нибудь слышали о делегированном синдроме Мюнхгаузена?

– Да.

– Велика ли вероятность того, что это заболевание разовьется у человека, которому несколькими годами ранее поставили диагноз «суицидальная депрессия»? Есть ли прямая связь?

Доктор Йохансен смеется:

– Утверждать такое – это все равно что говорить: «Если по утрам вы завтракаете, значит под одеждой у вас нижнее белье».

– Спасибо, доктор, – говорит Джоан. – Больше вопросов нет.

Занимая свидетельское место, Милли говорит себе, что молчала уже достаточно долго. Раз Джоан пригласила ее рассказать о человеческих качествах Мэрайи, за ней не заржавеет. Она удобно усаживается и кивает адвокату, показывая, что готова.

– Миссис Эпштейн, как часто вы видите Веру?

– По меньшей мере через день.

– А как часто вы наблюдаете общение Веры с Мэрайей?

– Так же.

– На ваш взгляд, Мэрайя – хорошая мать?

Милли улыбается, сияя от родительской гордости:

– Замечательная! Она упорно трудится, чтобы давать ребенку все возможное.

– Что Мэрайя предприняла, когда ее дочь окружила вниманием пресса?

– А что бы предприняли вы? Забрала ее из школы, прячет от камер. Изо всех сил старается обеспечить ей нормальную жизнь. – Вот. Обязательная программа выполнена. Это то, что они с Джоан репетировали до тошноты, но дальше Милли, к удивлению адвоката, меняет сценарий. – Вы все, – продолжает она, – считаете, что отвечать должна Мэрайя. Но кто на самом деле в этом виноват? – Дрожащим пальцем Милли указывает на Колина. – Раньше он уже делал такое с моей дочерью. Он упек ее в психушку. Хотя лучше бы ему самому подлечиться, чтобы не расстегивал штаны, когда не надо.

– Миссис Эпштейн! Пожалуйста, отвечайте на те вопросы, которые я задаю, – твердо говорит Джоан и, прокашлявшись, очень пристально смотрит на Милли.

– Нет уж! Раз я здесь, я все скажу! Какая женщина не впадет в депрессию, если муж спит со всеми подряд у нее за спиной?! Не знаю, почему…

– Мэм! – строго произносит Ротботтэм. – Я должен просить вас взять себя в руки.

В это время Джоан с натянутой улыбкой подходит к свидетельскому месту.

– Прекратите, – произносит она сквозь зубы и отворачивается, бормоча что-то про неисправные тормоза. – Миссис Эпштейн, существует ряд причин, по которым суд может лишить одного родителя опеки над ребенком и передать ее другому. Известны ли вам эпизоды сексуального насилия над Верой со стороны Мэрайи?

– О господи! Нет, конечно!

– Она когда-нибудь била дочь?

– Даже по попе Веру не шлепнет, если та дерзит.

– Может быть, она подавляла ее эмоционально?

– Ни в коем случае! – восклицает Милли. – Она всегда поддерживает ребенка.

– Может, Мэрайя работает вне дома или по другой причине проводит с дочерью мало времени?