Сокровища ханской ставки

Полковник с детства не лез за словом в карман, а с возрастом это его ехидное свойство только усилилось. Вероятно, именно поэтому он закончил службу всего только полковником, хотя по талантам и в генерал-лейтенанты мог выбиться. Так, во всяком случае, считал его старший друг и начальник генерал Воронцов.

– Язык твой – враг твой, – частенько говаривал он Лукову. – Засунь его себе в службу тыла и помалкивай, когда не спрашивают. А и когда спрашивают, тоже особо не распинайся. «Так точно» и «слушаюсь» – этим твои речи и должны ограничиваться. Болтать по душам ты с подследственными будешь, а с начальством должен быть чуть умнее еловой дубины… Иначе не видать тебе генеральских погон, как своих ушей.

Но, однако, Луков его не слушался, при всяком случае норовил свое мнение показать, следствием чего и явилась прискорбная задержка по службе и выход на пенсию в чине всего только полковника. Впрочем, и это было неплохо, потому что полковничья пенсия в КГБ – это как армейская генеральская, то есть деньги очень даже приличные.

– Ну, это если один живешь, – сурово уточнял Луков. – Или, к примеру, с женой-старушкой, которая даже трусов новых себе не покупает, потому что за возрастом некому их с нее снимать. А если у тебя двое детей и трое внуков, из которых один болен, а остальные сидят на ипотеке и работают на трех работах каждый… Вот тут, брат Сережка, оказывается, что пенсия моя генеральская – просто плюнуть и растереть.

– Ну, ты, Сашка, ври да не завирайся, – окорачивал его генерал. – Во-первых, пенсия у тебя такая, что многие работающие такую бы зарплату мечтали иметь. Во-вторых, насчет ипотек. Ты советские времена вспомни. Там люди десятилетиями на улучшение жилищных условий стояли, по три поколения в одной квартире ютились. И это еще хорошо, если в отдельной. Мы-то с тобой и бараки застали, и коммуналки, и общаги разновсякие. И ничего, жили люди, никто на большую пенсию не жаловался.

Луков хмыкал. Эвон чего вспомнил: бараки, коммуналки. Он бы еще пещеры первобытных людей вспомнил или каменные топоры вместо пистолетов! Это все когда было – в незапамятные времена. А сейчас вон прогресс куда ушел – у каждого смартфон, а в смартфоне целый мир. Хочешь, книги читай, хочешь, музыку слушай, хочешь, кино смотри. Или в музей пойди – виртуальный. В космос уже не космонавты летают, а обычные туристы – из тех, что побогаче. А люди по-прежнему от зари до зари трудятся, чтобы по квартире ипотеку выплатить. И при этом у некоторых олигархов яхты по полмиллиарда долларов и самолетов личных целая эскадрилья. Нехорошо это, неправильно.

– Вот как был ты, Сашка, диссидентом, так диссидентом и остался, – сердился Сергей Сергеевич. – Ты вообще с такими взглядами революционными чего на службу в КГБ пошел?

– А чтобы социалистическую законность восстановить, – отвечал Луков. – У меня отца ни за что ни про что репрессировали. Вот я и решил помочь Никите Сергеевичу разогнать всю эту малину, да так, чтобы органы наши были примером всему миру, а не пугалом огородным.

Воронцов только руками разводил: вот, нашел себе пугало! Да КГБ во всем мире боялись. Боялись и уважали. И до такой степени, между прочим, что в пятидесятые годы американские генералы из окон сигали с криком: «КГБ идет!»

Во-первых, не КГБ, а красные, отвечал полковник. Во-вторых, не генералы сигали, а один только всего генерал, он же министр обороны США. И в третьих, что нам за радость, чтобы нас боялись? Его мнение такое – не бояться должны, а уважать и любить.

– Вот они нас и любили в девяностые – при Горбачеве и Ельцине, – кивал Воронцов. – Уж так они нас любили, до сих пор звон в ушах стоит. Только недавно разгибаться стали потихонечку да с колен вставать от той любви. Нет, Сашка, враг есть враг, и нечего тут с ним хороводы водить, ни к чему хорошему, как показывает опыт, это все не приводит.

Луков только рукой махнул и домой засобирался: разговоры эти вели они не первый раз и толку от них никакого не было. Ну, даже, предположим, взял бы генерал его сторону и во всем бы с ним согласился – что дальше? Люди от этого что, лучше бы жить стали? Его собственные дети и внуки, которым, сколько он ни бейся, а помочь не в состоянии… Нет, если хочешь жизнь изменить, тут надо не с генералом разговаривать, а с полковником. Вот только сидит тот полковник высоко, смотрит далеко, и Александра Анатольевича Лукова со всеми его гуманистическими идеями никто к нему не подпустит.

Так, обуреваемый грустными мыслями по обустройству России, которые сам Александр Анатольевич звал стариковскими прожектами, добрался он до собственной квартиры. Несмотря на почтенный возраст, зрение у Лукова оставалось орлиным. С таким зрением, шутил он, хоть обратно на службу поступай – в снайперы. Однако шутки шутками, а зрение в этот раз не подвело его и, возможно, спасло от серьезных проблем.