Сокрытое в листве

Дмитрию захотелось отвести взгляд от лица Саши, но он запретил себе – все, что угодно, лишь бы не обидеть своей недужной закрытостью того, кто полностью открыт. Слова слетели с его губ, как птицы, и точно так же упорхнули в ночное небо:

– Хочу… Очень хочу.

25

Дмитрий пришел в себя и едва не застонал, открывая свинцовые веки – вчерашнее вино, а больше вина короткий сон на узкой для двоих кушетке отзывался тяжестью во всем теле. Они все же добрались до его комнатки, пройдя по ночной Москве несчитанное число шагов. Была уже совсем глубокая ночь, когда молодые люди аккуратно, чтобы никого не разбудить, проникли в мир идеальной чистоты, созданный Белкиным. Саша тут же поставила свою сумку на прибранный стол, бросила под него обувь и растянулась на неразобранной постели. Дмитрий простил ей эту бесцеремонность. Его воспаленные, взмыленные мысли были заняты совершенно другим.

Белкин рывком сел на постели, так и не справившись с веками до конца. В ушах зашумело, но это чувство быстро прошло, оставив его один на один с обычной усталой разбитостью невыспавшегося человека. Еще только проснувшись, он понял, что Саши нет рядом. Выяснение этого обстоятельства Дмитрий решил отложить хотя бы до тех пор, когда сможет нормально видеть мир вокруг.

Наконец пятна стали образами, обрели очертания и определенность. Белкин тут же увидел Александру, которая сидела за столом вполоборота к нему. Она снова была совершенно обнаженной, хотя Белкину помнилось, что уснула она в одежде. Он бросил опасливый взгляд на дверь, но тут же расслабился – он сам вчера, точнее уже сегодня несколько часов назад, запер дверь на ключ.

Саша совершенно проигнорировала его пробуждение, что позволило Белкину немного распробовать это чувство – чувство пробуждения с кем-то, с кем у тебя есть общая интимная тайна. Оно было сухим на вкус, хотя возможно, тут дело снова было во вчерашнем вине. Дмитрий хрипло спросил:

– Который час?

Саша что-то увлеченно читала и ответила, не отрывая взгляд от своего чтива:

– Когда я последний раз смотрела на часы, было без четверти шесть.

Дмитрий бросил взгляд на наполовину занавешенное окно – утро было в самом разгаре. Мысль о том, что до самого вечера ему больше не удастся хотя бы на пять минут прилечь, вызвала у Белкина приступ черной меланхолии, но он тут же его беспощадно подавил.

– Ты давно проснулась?

– Где-то час назад.

Александра продолжала увлеченно водить взглядом по строчкам. Казалось, что ей вчерашний вечер и сегодняшняя ночь дались очень легко. Дмитрий понял, что улыбается уголками рта, глядя на ее сосредоточенное лицо. Вчерашнее ожило и стало вдруг явственным и вещественным. На ее щеках вновь плясали лунные тени, а его спину холодила старая плитка пола беседки. Белкин задался вопросом: «Неужели теперь каждый раз при встрече с ней я буду вспоминать и чувствовать тот момент?» Ответом на этот вопрос могло быть только время, которому Белкин и решил довериться.

– Что читаешь?

Саша, наконец, оторвалась от листков и посмотрела на него рассеянным взглядом.

– Да так… У тебя очень хорошо пишется. Попробуй сам как-нибудь, а пока послушай.

Она взяла в руки тетрадку, которую Дмитрию прежде доводилось видеть, и уже набрала в легкие воздуха, чтобы начать читать вслух, но Белкин ее перебил:

– Подожди! Может не стоит? У меня стены со смежной комнатой нарошечные, а там ребенок маленький.

– Потерпят. Я уже минут сорок их копошение, вопли и сюсюканья терплю, кроме того, они, по-моему, ушли на кухню. Слушай! «Часто приходится видеть старорежимные проявления неуважения к товарищу-женщине, совершаемые кем по недомыслию и привычке, а кем и по злому умыслу. Например, мужчины до сих пор позволяют себе подниматься в присутствии женщины. Многим этот жест может показаться проявлением уважения, но это уважение насквозь лживое – в старом мире, где ни о каком равенстве между мужчинами и женщинами говорить не приходилось, этот жест был в действительности проявлением превосходства мужчин, ведь большинство мужчин выше ростом, чем женщины, и, вставая, они показывали, что всегда, в любом деле будут выше женщин.

Или этот невинный жест, когда мужчина придерживает дверь, пропуская женщину. Мир институток и барышень, падающих в обморок от комариного писка, канул в прошлое. Настоящая советская женщина, труженица, служащая или крестьянка в состоянии и силах сама держать для себя дверь, а оттого такое поведение мужчин есть неуважение к ней.