Сокрытое в листве

– Мне нужно пройти – это в той комнате. В спальне.

Я кивнул, пропустил его мимо себя, но был предельно внимателен – все это было похоже на уловку. Громов отпер ключом дверь в спальню и прошел в тесное помещение. Вдруг на середине комнаты он присел и стал что-то делать с полом.

– Эй, ты чего там?!

– Да у меня тайник здесь! Не в буфете же такое добро держать.

Я почувствовал, что спина взмокла – что-то было не так. Где-то совсем рядом крутилась опасность.

– Давай быстрее!

– Сейчас-сейчас…

Громов поднялся на ноги и стал поворачиваться – я был почти уверен, что увижу у него в руках пистолет, но там был лишь тканевый сверток, который Громов немного поглаживал. Я сделал ему знак вернуться в большую комнату. Иван подошел к стулу, который использовался при съемках, и стал разворачивать сверток на сиденье. Я на долю секунды бросил взгляд в окно и понял, что меня очень хорошо видно с улицы.

– Постой. Свет убери.

Громов посмотрел на меня непонимающе, но поднялся на ноги и стал гасить лампы. Вскоре комната погрузилась в ранний вечерний сумрак. Впрочем, было все еще достаточно светло, чтобы я мог хорошо видеть свою цель. Он растерянно посмотрел на меня:

– Но как же без света?

– На ощупь. Показывай, а не болтай.

Вскоре на стуле лежали несколько колец и сережек, пара серебряных ложек и портсигар из красного дерева. Я велел ему отойти к стене, а сам обратился к предметам, разумеется, не расслабляясь до конца. На одной из сережек застежка была испачкана чем-то бурым, у портсигара был сколот угол, а одно из колец имело посвящение некоей Инне.

– А с того офицера ты ничего не снял?

Ответа не последовало. На лице Громова страх мешался с непониманием.

– Неужели совсем не помнишь? Ты, Осипенко, Чернышев, Родионов, Юдин… А, ну да, он же не первой жертвой вашей банды был и не последней. Ну, так я напомню – он смотрел на вас так, как вы заслуживали – как на стаю бешеных собак, которых забыли пристрелить. В глаза мне посмотри, Иван.

Громов по-прежнему ничего не понимал. Или делал вид, что не понимает. Я резко поднялся на ноги и в третий раз спросил, чудом не перейдя в крик:

– Ты не узнаешь меня?

28

Чернота начала понемногу отступать. Дмитрий услышал чей-то слабый стон и попытался открыть глаза. Сейчас, в отличие от утра, ему это не удалось. Стон повторился, а потом Белкин почувствовал чью-то холодную ладонь на своем лбу. Вдруг мир дернулся, и в черноте перед глазами ослепительно взорвались искры. От искр было не только нестерпимо ярко, но и чертовски больно. Они заметались в голове Дмитрия, а потом ушли куда-то в район темечка и принялись мерно колоть его толстыми портняжными иглами боли.

Белкин снова попытался открыть глаза – в черноте образовалась узенькая щелочка света, но большего он не достиг. Мир опять резко дернуло, и повторился слабый стон. Белкину пришло в голову, что это мог быть его стон. Створки, за которыми скрывался свет, продолжали открываться, оставляя черноте все меньше места. Через некоторое время Дмитрий смог различать то, что его окружало. Куда-то спешило вечернее московское небо, на котором так мало звезд и все не на своих местах. Деревья, казалось, парили в воздухе, как и крыши снятые с домов. Монотонно рычал какой-то зверь, иногда добавляя в свою заунывную песню визги, взрыкивания и шипения.

– Ну, слава Богу, голубчик! Я уже беспокоиться начал.

На лоб Дмитрий снова легла ладонь, а московское небо заслонило очень уставшее лицо Стрельникова. Виктор Павлович смотрел на Белкина как-то странно – с тревогой и тенями страха в глубине глаз. И все же нашел на лице место для дружелюбной улыбки.

Прошлое стало склеиваться в памяти Дмитрия подобно разбитой вазе. Он входит вслед за Виктором Павловичем в фотоателье. Потом дверь проявочной исчезает и кто-то сильно бьет Белкина по голове. А в следующий момент этот кто-то уже наводит дуло пистолета на лежащего Стрельникова. И пустота. Схематичная картина мира начала обрастать деталями. Пистолет этого кого-то был странным, даже диковинным. И нелепая широкая труба, приделанная к стволу… Дмитрий остановил свои скрипучие мысли и заметался взглядом в поисках куда-то пропавшего Стрельникова:

– Ви… Виктор Пав…

– Не спешите болтать, голубчик. Болтать умеет каждый дурак, а вот молчание – золото. Особенно для вас. Крепко же он вас приложил – весь мой пиджак вашей кровью пропитался.

– Прос… простите.

– Ну что вы, Митя! Это мне у вас прощения просить пристало – не проверил проявочную старый дурак! Как зеленый новичок без усов, да без сапог.

Белкин попытался приподнять голову, но искры тут же сорвались со своего места под темечком и начали разносить боль по всей голове. На плечах появился какой-то груз – Дмитрий понял, что Стрельников положил на них свои руки.

– А вот шевелиться вам точно не стоит. А то голова вскрытая – никак мозги растрясутся?