Соль под кожей. Том второй (СИ)

Утром я приехала в офис, мягко говоря, на стрёме, надеясь выяснить хоть что-нибудь, но и там до конца рабочего дня царила тишь да гладь. На всякий случай, даже пересмотрела криминальную хронику — ну мало ли, зная, как Завольский-старший мгновенно выходит из себя, я уже ничему бы не удивилась. Но и там не было никаких новостей о свежих трупах или о страшном убийстве (двойном или даже тройном) в доме известного банкира.

Под конец дня эта странная тишина стала настолько гнетущей, что я вне очереди побежала таскать железо, чтобы хоть немного привести в порядок голову.

И вот — гром все-таки грянул.

По дороге в «Стрелецкий» пишу Данте, что к чему и в шутку прошу считать это сообщение моей прощальной запиской.

На этот раз он отвечает почти мгновенно.

Данте:Что случилось? Где ты?

Я отправляю смайлик и сворачиваю к «Стрелецкому», около которого в глаза сразу бросается здоровенный «сарай на колесах» Завольского-старшего. Рядом охрана. Даже если бы я вдруг передумала и решила свалить — они уже заметили мою машину и один из них двинул навстречу.

— Валерия Дмитриевна, — он сторожит меня около двери, а второй становится за спину, едва я выхожу из машины. — Юрий Степанович ждет.

Странно, но несмотря на все очевидные странности, я меня нет того очевидного неприятного предчувствия, которое возникало и в менее опасных ситуациях. Может, я просто потеряла нюх? Данте предупреждал, что со временем, когда все будет удаваться с первого раза, чуйка охотника может начать сбоить. Поэтому так важно держать все под контролем.

Но что я, блин, могу сделать в этой ситуации? Бросаться на охрану Завольского как бешеный бультерьер?

Меня проводят в приватный маленький зал, где любит сидеть Завольский-старший, но сегодня нет ни накрытого стола, ни фруктов. Только наполовину пустая бутылка коньяка и стакан в его жирных пальцах, уже тоже почти пустой. Дверь за мной закрывается, и первую секунду, пока мы со старым боровом остаемся наедине, мне хочется подергать ручку чтобы убедиться, что у меня есть хотя бы один путь к отступлению. Хотя, охрана наверняка караулит меня за порогом.

Завольский смотрит на меня припухшими, красными как у бешенного хряка глазами. Смотрит испытывающе долго, как будто испытывает меня на прочность. Или просто дает повод первой открыть рот, чтобы потом обрушить поток матов. И вообще не важно, что и как я скажу, главное, будет прецедент — я посмела заговорить без разрешения.

— Где Андрей? — спрашиваю я, рассудив, что даже если за это мне немедленно прилетит, по крайней мере старый боров оценит, что в такой ситуации я в первую очередь подумала о его сыне, а не о спасении собственной шкуры. — Он не вернулся ночевать.

— Даю тебе последний шанс, девочка, — говорит Завольский, не спуская с меня какого-то лихорадочного взгляда. — Что еще ты знаешь о сговоре Андрея и моей суки бывшей?

Твою мать.

Я знала, что Андрей не промолчит. Я ведь задницей это чувствовала, но все равно позволила ему поехать к отцу. Сама взашей вытолкала. Хотя, если совсем уж честно, у меня просто не осталось выбора. Старый боров ясно дал понять, что давно раскусил нашу с Андреем игру в прятки, и если он продолжит прятаться дальше — он все равно достанет сына, но сделает это без реверансов. Я просто надеялась, что Андрей хотя бы не так быстро расколется.

— Я нашла у него запасной телефон, — говорю я, решив, что лучше всего говорить правду, раз уж меня все равно приперли к стенке. Что еще наболтал Андрей — неизвестно, так что лучше исходить из того, что он не выдержал папашиного давления и сдал с потрохами все и всех. Правда, на всякий случай, кое-что придержу за зубами. — Там была переписка с матерью. Они говорили о каких-то документах, которые Андрей обещал показать.

— Только говорили?

— Я видела, что он переслал ей что-то.

— И ты даже не сунула в них свой любопытный нос?

Я мысленно делаю глубокий вдох, прекрасно понимая, что сама же себя загнала в угол. А старый боров в том состоянии, когда ему критично необходим козел отпущения. Кажется, он назначил меня на эту роль.

— Сунула. Я видела, что он передал ей бумаги по фонду.

Завольский-старший с грохотом ставит стакан на стол, небрежно, разливая вокруг, наполняет до краев и сует мне жестом, в котором читается безоговорочное и категоричное: «Пей!»

Беру.

Делаю глоток. Крепкий алкоголь с непривычки так сильно обжигает горло, что его тут же хочется выхаркать из горла. Но я все равно продолжаю вливать его в себя, глоток за глотком. До тех пор, пока от всей порции не остается только маленькая лужица на само донышке. И точно так же громко возвращаю стакан обратно на стол.

Старый боров громко крякает, грузно опускается на стул и, подумав, милостиво разрешает сесть мне. Я украдкой вытираю набежавшие в уголки глаз слезы, потому что никогда в своей жизни не пила столько алкоголя за раз, и будет просто чудо, если мое сознание останется трезвым еще хотя бы минут десять.

— Ну и почему ты ничего не рассказала мне?