— Скоро у нас войдут в строй еще два завода. Надеюсь, что через пару месяцев будет завершено строительство нового специализированного предприятия. Так и передайте, пожалуйста, Иосифу Виссарионовичу. Какую мы испытываем нужду?.. Я об этом уже докладывал в соответствующие организации. Хорошо, большое спасибо!.. Да, теплая одежда и общежития!.. Спасибо!
Положив телефонную трубку, Игнат Яковлевич вернулся на место, к себе за стол.
— Звонили из Кремля! Товарищ Сталин от имени Государственного комитета обороны попросил объявить благодарность рабочим, инженерам и техникам военных заводов, партийным и советским работникам нашей области за большую практическую помощь в разгроме гитлеровской армии под Москвой. Как вы слышали, я воспользовался моментом и изложил нашу самую главную просьбу. Обещали помочь…
Повестка совещания еще не была исчерпана, и в заключение его секретарь обкома партии повел речь о важности, степени необходимости нового завода, который будет возведен на колоссальной площади в десятки тысяч квадратных метров. В его строительстве примут участие трудовые армии двух среднеазиатских республик. Секретарь обкома откровенно признался, что условия работы очень тяжелые, ограничены технические возможности, не хватает рабочих рук. Тем не менее, несмотря на все это, завод должен войти в строй через два, максимум два с половиной месяца и начать выдачу готовой продукции для фронта. Таково жесткое требование времени.
— Да, товарищи, таково требование времени! — подытоживая сказанное, Соколов положил на стол перед собой свои крупные руки. — Таково требование Кремля, требование солдата, который в эти вот часы и минуты в окопе отражает очередную фашистскую атаку. Его самочувствие, его боеспособность сегодня, завтра, в конечном итоге наша победа зависят и от нашей работоспособности, от нашей чести и совести, энергии и стараний наших. Давайте же, товарищи, отправляясь на рабочие места, вспомним слова нашего замечательного поэта Александра Сергеевича Пушкина, — лучше, пожалуй, и не скажешь:
От лица обкома желаю всем вам, товарищи, успеха и удачи в нашем общем деле!
Ориф Олимов покидал кабинет под впечатлением только что услышанного здесь от Соколова, и почему-то в этот момент он невольно вспомнил первого секретаря горкома партии Мехрабада Григория Михайловича Носова: как и Соколов, он умел говорить с людьми доверительно, откровенно, без громких слов увлечь людей идеей, делом, словом… И думы Орифа теперь целиком захватил родной Мехрабад.
Бушевавший двое суток буран наконец-то затих. Погода прояснилась, на небе — ни облачка. Только мороз не слабел, наоборот, забирая, трещал все сильнее, и этот треск был подобен звуку хорошо нагретого барабана… Красноватые лучи солнца, медленно поднимавшегося на горизонте, освещая снег, проникая в его белизну, ярко отсвечивали нежным розоватым сиянием.
Рано проснувшись, Ориф энергично сделал несколько упражнений утренней гимнастики, которую не бросал, как ни тяжело приходилось в последнее время, умылся, вышел на улицу. Он квартировал теперь в небольшом домике на окраине, поблизости от общежитий трудармейцев.
Все, что испытывал Ориф в Каменке, было для него ново и непривычно. И эта уральская зима с суровыми морозами, и заснеженное утро, и розовый снег — все было ему внове, он видел это и ощущал впервые. Ему казалось, что чистый звенящий воздух, бодрящий мороз очищают мысли от наносного, мрачного. Ориф шагал уверенно, и настроение его было приподнятым. Хотя он прожил здесь уже почти пять дней, впервые в это утро внимательно разглядывал улицы Каменки, прислушивался к ним. Деревянные дома с резными дверями и наличниками, звонкие детские голоса — словно птичий щебет. Идущие с портфелями в руках школьники — и не по обочине, а прямо по середине улицы. Несущиеся на санках с пригорков и холмиков розовощекие малыши, которым было еще далеко до школы. Женщины, молодые и пожилые, вытряхивали прямо возле крыльца домотканые дорожки, одеяла, разметали веником снег с лестниц и тропинок, ведущих к домам. Светловолосые, раскрасневшиеся, словно тюльпаны, девушки с коромыслами на плечах несли в ведрах хрустальной чистоты воду. Пожилые мужчины, одетые в промасленные ватные штаны, куртки и шапки-ушанки и обутые в валенки, на ходу раскуривали самокрутки из самосада. Многие торопились к автобусной остановке — торопились и те, кто выходил из дома в старых армейских шинелях и шапках-ушанках, обросшие, с пожелтевшими лицами, опираясь на палку или костыль. И над этой пробуждающейся к новому дню жизнью птицы в небе — сороки, вороны, чирикающие воробьи, бившиеся в двери и окна домов в поисках корма, — ничто не ускользнуло от внимания Орифа…