— Прошу, товарищ Ульмасов, присаживайтесь, — Олимов жестом пригласил вошедших. — Желанные гости — радость для хозяина!
Ульмасов представил тех, кто с ними пришел:
— Мои помощники, старшины трудовых отрядов Насырджан-ака Назымов, Нурмат-палван Хасанов.
Усто Барот внимательно поглядывал на Ульмасова и что-то шепнул стоящему рядом Ака Наврузу. Тот, кивая головой, громко подтвердил: «Да, да, друг, вроде он и есть!»
Присев к столу, Ульмасов посмотрел на свои часы.
— Через сорок минут мы все и вы, товарищи Олимов и Сорокин, должны явиться в обком партии. Меня попросили разыскать вас и сообщить об этом.
Посмотрели на часы и остальные. Время близилось к вечеру, уже темнело, а буран все неистовствовал, от резких порывов ветра потрескивали барачные ставни и двери.
Ульмасов взял пиалушку с чаем, предложенную усто Баротом, и вдруг застыл в удивленье, глядя на него.
— Ну, признайтесь, Урмонбек, не узнали ведь, — укоризненно посмотрел усто Барот, — не узнали своего сибирского сотрапезника, товарища по работе?
Ульмасов встал, широко раскрыл объятия.
— О… о… о!.. Барот-ака, дорогой мой, вы живы и здоровы? Не верю своим глазам!.. Каким же ветром вас сюда занесло? А! Понимаю, понимаю, раз вы в этом бараке, значит, причина у нас с вами одна! — обрадовался Ульмасов, обнимая Барот-амака, мешая таджикскую и узбекскую речь.
— А этого человека, Урмонбек, неужели не узнаете? — Усто Барот показал на Ака Навруза. — Этот человек — усто Навруз, столяр, помните?
Ульмасов изумился еще более и после объятий сказал по-русски:
— Друзья, дорогие! Мы все трое из одного рода-племени! Свои лучшие годы провели в Сибири, в ссылке…
— Ого!.. Какая удивительная встреча! Бывает же так в жизни!.. — послышались отовсюду восклицания.
— И с того далекого времени так и не встречались? — полюбопытствовал Куликов.
— В двадцать девятом на учредительный съезд Таджикской республики, — вспомнил усто Барот, — товарищ Ульмасов приезжал к нам в качестве представителя братского Узбекистана.
— Истинная правда! — подтвердил Ульмасов. — Но самое удивительное — это, конечно, нынешняя встреча, да еще где, подумать только! На Урале, на пороге, так сказать, той самой далекой Сибири…
— И на таджикском, оказывается, хорошо говорите, товарищ Ульмасов! — Олимову хотелось сделать приятное гостю.
— Отец у меня таджик, — пояснил Урмонбек. — Да кроме того, вы, конечно, знаете, в тридцатых годах образованным человеком в наших краях считался тот, кто знал и умел разговаривать на таджикском и персидском языках. Пантюркисты и националисты всеми мерами пытались эту традицию свести на нет… Да не вышло вот ничего!
— Да, у истоков культуры стояли еще Джами и Навои, — с гордостью вспомнил усто Барот, — наши великие поэты, просветители!
— А известные всему миру деятели истории, науки и просвещения Фуркат и Мукими, Садриддин Айни и Хамза Хакимзаде Ниязи разве не придерживались этой же точки зрения? — поддержал его мысль Ульмасов.
— Только что мы с товарищем Олимовым говорили именно об этом, — сказал молчавший до того Сорокин. — В самом деле, таджики и узбеки — нации, очень близкие друг другу.
— В этом нет никакого сомнения, товарищ Сорокин! — согласился Урмонбек.
Сорокин тут же проявил любопытство:
— Товарищ Ульмасов, вы тут упомянули о сибирской ссылке, а что это за ссылка, не сказали.
Ульмасов, усто Барот и Ака Навруз, переглянувшись, рассмеялись, а Урмонбек постучал по часам.
— Для рассказа, товарищ Сорокин, времени маловато сегодня, однако постараюсь поподробнее. Но сначала хочу сообщить нашим братьям таджикам: новый завод, который должен быть построен в шести километрах отсюда, будут возводить наши трудовые отряды, конечно, совместно с русскими и украинскими специалистами. Такое решение принято в области.
— Очень хорошо! — одобрил усто Барот. — Как говорится в народе, коли друзья в согласье, то и дело спорится.
— Когда же приступаем к работе? — поинтересовался Ака Навруз.
— Да в конце этой недели обязательно, — Сорокин, говоря это, что-то быстро записал в своем блокноте. — Ну, так мы ждем вашего рассказа, товарищ Ульмасов!
Едва Урмонбек собрался с мыслями, как кто-то опять постучал, да не просто постучал, бил в дверь и громко звал Олимова. Трудармейцы выбежали в прихожую вместе с Олимовым, хотели было открыть дверь, но она не поддавалась, так как с улицы почти до половины была занесена снежным сугробом. Наконец, поднажав впятером, ее все же открыли. На улице, увязая по пояс в снегу, стоял, отряхиваясь, фельдшер Харитонов, он был чем-то очень встревожен.
— Что случилось, Иван Данилович? — забеспокоился Ориф.
— Оба верхних общежития, товарищ Олимов, со стороны входа завалены снегом почти в человеческий рост! Никто не может ни войти, ни выйти! Надо срочно оказать помощь!
Рассказ Ульмасова на этот раз так и не начался, потому что все, кто был в бараке, оделись и вместе с Харитоновым поспешили на помощь.