Солдаты без оружия

И он подошел к автобусной остановке. На толстом фанерном столбе был укреплен большой рупор громкоговорителя. Из него слышались то музыка, то голос диктора, сообщавшего последнюю сводку Совинформбюро. Ориф глянул на часы: было уже около семи. Долго пришлось притопывать, чтоб не замерзли ноги, в ожидании автобуса. И почти каждый, кто проходил мимо и встречался с ним взглядом, тотчас оборачивался, чтобы еще раз с любопытством посмотреть на смуглого симпатичного молодого человека, впервые появившегося здесь. Две молодые женщины с полными ведрами воды на коромыслах тоже остановились вдруг рядом, поставили ношу на землю, сняли с плеч коромысла и с откровенным любопытством разглядывали Орифа своими веселыми, живыми глазами. Рассмеявшись, неслышно для него что-то сказали друг другу.

— Вы, очевидно, меня с кем-то спутали, что так внимательно рассматриваете? — засмеялся Ориф, удивляясь собственному желанию первым заговорить с женщинами: одна из них показалась ему очень симпатичной.

Почувствовав на себе пристальный взгляд незнакомца, она кокетливо подправила выбившуюся из-под шерстяного платка прядку золотистых волос, откровенно пошутила:

— Не обижайтесь, молодой человек, разглядываем потому, что здесь нет никого, похожего на вас!

— Неужели?

— Правда! — подтвердила ее подруга, женщина более крупная, с веснушчатым лицом.

Та, у которой были золотистые волосы и красивого рисунка губы, снова улыбнулась:

— Мы вот удивляемся: парни вашего возраста на фронте, а вы почему-то здесь…

— Дезертир! — тотчас нашелся Ориф.

— Смешно! Дезертир! Да в наши глухие места не то что дезертир, ответственный товарищ без особого пропуска не доберется! — уточнила веснушчатая.

Пожилой мужчина в рабочей спецовке, стоявший невдалеке, подошел ближе и с упреком бросил молодым женщинам:

— Да что вы, в самом деле, к парню привязались? Целый допрос учинили, кто да откуда?!

— Ну и что из этого? Вот думаем-гадаем, дяденька, откуда это в нашем городке объявился такой молодой красавец! — засмеялась золотоволосая.

— Он из Средней Азии, — проявил свою осведомленность мужчина, — один из начальников трудовых отрядов, которые недавно прибыли к нам. Знаете, наверное, об этом?

Молодые женщины, сразу посерьезнев, поспешно подняли с земли ведра.

— О, да это, оказывается, большой человек, с ним шутки плохи! Пошли от греха, Ирина! — решительно позвала симпатичная.

Ориф сделал несколько шагов за ними следом, а девушки, оборачиваясь на ходу, все время смеялись.

— В ваших ведрах вода уже замерзла! Давайте принесу новой, прямо из колодца! — с какой-то неясной томительной мыслью предложил Ориф.

— Спасибо, молодой человек, в следующий раз! — поблагодарила веснушчатая, и обе, не переставая смеяться, все оглядывались на него, тем не менее продолжая идти своей дорогой.

Внезапно оглушил громкоговоритель, прервал эту веселую перепалку. Ориф прислушался. После сводки о положении на фронтах, где бои носили большей частью местное значение, диктор стал читать отзывы и высказывания мировой прессы в связи с разгромом немцев под Москвой: потрясенный первым крупным поражением немецко-фашистских полчищ, мир восхищался мощью Советских Вооруженных Сил.

Олимову тотчас же вспомнился вчерашний телефонный разговор секретаря обкома партии Соколова с Кремлем, и он подумал: а знает ли мир о весомой заслуге уральцев в этой победе?.. Ведь скоро и им, таджикам, выпадет честь влиться в их славную семью, чтобы своим трудом вносить лепту в общее дело, приближать день победы…

С такими мыслями назначенный инструктором Белогорского обкома партии и уполномоченным ЦК Компартии Таджикистана политрук трудовой армии Олимов переходил из одного рабочего общежития в другое, сердечно беседовал с трудармейцами, стараясь поднять их настроение. Многие тяжело привыкали к нелегким условиям работы, непривычному климату; были, к великому огорчению Олимова, и такие, кто, по их собственному признанию, никогда не привыкнет к этой перемене… Один из них, тот самый густобородый, с которым Ориф познакомился в эшелоне, жил в бараке с усто Баротом и Ака Наврузом. Теперь он залез в постель, видел Ориф, не раздеваясь, — в чем на улицу выходил, в том и лег. И когда Ориф, придя в барак, стал расспрашивать людей о самочувствии, из-под одеяла, которым тот укрылся по самый нос, послышался ноющий голос:

— От холода ноги у меня онемели и стали словно бревно! Глядишь, этот жестокий мороз не сегодня завтра доберется и до поясницы!.. Тогда пиши пропало!..

Ака Навруз, рассердившись на нытика, громко одернул его:

— Да хватит тебе, Кучкарбай! Вечно ты ноешь! Если и дальше так будешь себя вести, полеживать на боку, не шелохнувшись, то и подавно станешь как бревно!

Барак взорвался от хохота. Кучкарбай же, то ли от злости, то ли от смущения, натянул одеяло на голову и что-то пробормотал в ответ, но никто не разобрал, что именно.

Ориф удивленно взглянул на усто Барота, будто хотел, чтобы тот что-то объяснил ему.

— Не расстраивайтесь, мулло, рис не без сорняка! — попытался успокоить усто Барот.

— Не испортил бы он нам других, усто!

— Да разве мы допустим такое?!