Солдаты без оружия

Иван Данилович Харитонов, уступая просьбам трудармейцев, не вернулся в Мехрабад, остался в Каменке и теперь исполнял обязанности старшего фельдшера медицинского пункта. Он поднимался раньше всех, еще затемно, выходил к машинам, провожал земляков на работу.

И в это утро, как всегда, перекинув через плечо большую брезентовую сумку с красным крестом на боку, он здоровался с каждым и внимательно разглядывал группами выходивших из бараков трудармейцев, рассаживавшихся по машинам. Люди, как ему показалось, по сравнению с предыдущими днями выглядели бодрее, лица их были оживленнее. Причем с вечера к нему никто не подошел с жалобой на здоровье, как это часто случалось в самые первые дни. Все, кто проходил мимо, подняв руку или кивком головы, а кто и приложив руки к груди в знак особого уважения, приветствовали своего доктора.

Самым последним, натянув на себя какие только нашлись одежки, обмотав ноги множеством портянок, прежде чем сунуть их в кирзовые сапоги, и повязав шелковый поясной платок поверх шапки-ушанки, вышел из дверей общежития густобородый Кучкарбай. Он еле передвигался, словно тюлень, и, пока добирался до машины, люди потеряли всякое терпение.

— Да шевелитесь же побыстрее! — кричали ему из машины. — Ноги окоченели в ожидании вас!

Кучкарбай, пробормотав что-то невнятное, чуть ускорил шаг, да и только.

Наблюдая все это, Харитонов то не мог сдержать смеха, то мрачнел: ведь сколько раз он говорил этому самому Кучкарбаю, что бесполезное занятие — нанизывать одну одежку на другую, не только не согреешься, но потеряешь способность двигаться, а ведь без движения мороз прихватит мгновенно. На сей раз Харитонов, не выдержав, подбежал к упрямцу, крепко взял за локоть:

— Кучкарбай! Снова ты как кокон?

Тот еле высвободил свой локоть из цепких рук фельдшера.

— Ничего страшного, дорогой доктор! Только так и надо, не то свирепый мороз быстро превратит человека в бревно!

— А ты и сейчас мало чем отличаешься от него! — пошутил кто-то в машине.

Кучкарбай ничего не ответил. Харитонов помог ему забраться в кузов, откуда ему уже протягивали руки, и он наконец водворился на место, стараясь усесться подальше от борта. Но никто не двигался, никто не обращал внимания на его пыхтенье и попытки пробиться в самую серединку. Кучкарбай что-то недовольно бурчал себе под нос, но все же вынужден был устроиться у самого края. Едва машина тронулась, одержимый одной мыслью, как бы не простудиться, он сначала привстал, потом, ухватившись за борт, присел на дно кузова и удовлетворенно, не обращаясь ни к кому, тяжело вздохнул:

— Так-то оно лучше! И от ветра спрячешься, и не вылетишь ненароком!..

Все в машине так и покатились от хохота.

Еще затемно, до наступления позднего зимнего утра, караван автомашин, преодолевая сопротивление резкого степного ветра, поднимающего за собой голубоватую снежную пыль, спешил к строительной площадке завода. Рабочие-трудармейцы уже не озирались растерянно по сторонам, как то было в первые дни их пребывания на уральской земле. Теперь все они, словно старожилы здешних мест, знали не только дорогу к месту своей работы, но и всю Каменку вдоль и поперек. Не ныли уже, как то было в самом начале, от холода, не пугались новых заданий, связанных с работой. Конечно, причины, объясняющие эту перемену к лучшему, были немалые. На сегодняшний день не голодные, тепло одетые, они еще надеялись на скорое завершение этой стройки, желали как можно скорее вернуться к своим женам и детям. Что же, закономерное желание и надежда, и никто не мог запретить мечтать об этом. В какой-то мере, исподволь, боясь самим себе в этом признаться, подобную надежду питали в сердце и руководители трудовой армии, и, конечно, Ориф Олимов. Тем более совсем недавно он слышал в обкоме, что, если советские войска в ближайшие месяцы нанесут несколько таких сокрушительных ударов по врагу и на других фронтах, как под Москвой, до завершения войны останется ждать недолго…

Машины подъехали к стройке, протянувшейся, как могло показаться на первый взгляд, далеко, до самого горизонта. Рабочие тяжело выпрыгивали из кузовов, спешили каждый к своему месту. Перестук инструментов, лязганье гусениц тракторов и бульдозеров, голоса людей — все сливалось в единый мощный гул стройки. Работа не замирала ни на минуту. Ночная смена строителей отправлялась на отдых, рассаживалась по тем же машинам, которые только что доставили сюда утреннюю смену.

В состав отрядов трудовой армии, кроме русских, таджиков и узбеков, входили теперь и представители других национальностей, приехавшие из разных краев страны. Так что в течение пятнадцати — двадцати дней отряды почти что завершили земляные работы и укладку фундамента и кое-где уже начали возводить стены корпусов из бетона, металла и кирпича. Люди работали уверенно, как говорится, с огоньком, словно занимались этим всю свою жизнь.