Солдаты мира

— У меня дело. У сержанта Климова из разведроты мать находится в тяжелом материальном положении, серьезно больна и с грудным ребенком на руках. Ходатайствовать о краткосрочном отпуске по семейным обстоятельствам не имею возможности: у него служебные дела. Прошу содействовать в обращении в военкомат по месту жительства для произведения капитального ремонта в ее квартире. Рапорт я представлю сегодня же. А завидовать я не умею, товарищ подполковник. — И он вытер платком побелевший лоб.

3

Лейтенант летит через горящий обруч. Как тигр в цирке. В полете он бросает нож. Деревянный щит с нарисованной маслом нелепой фигурой в хаки раскалывается наподобие римской пятерки. Это замечают и лейтенант и Поликарпов, потому что лейтенант небрежно показывает пятерку пальцами, а Поликарпов понимающе и радостно кивает.

Но они не в цирке. Прыгая через затянутый пламенем обруч, разведчики занимаются акробатикой, мечут тяжелые ножи в Бобсика, Поликарпов не знает, кто и когда назвал так урода с фиолетовым, сливой, носом и фельдфебельскими усами. А спрашивать пока неловко. Изрытая ножами деревянная грудь Бобсика увешана крестами, звезд на одном его погоне хватит сразу нескольким полным генералам.

Наверху, на балконе, стоит еще Понс — толстая, набитая опилками кукла, по раздутой голове которой бьют кулаком. Понс опасен: если удар недостаточно резок, тяжелая рука манекена — килограммов тридцать — опускается тебе на шею.

Слава богу, сегодня опять что-то не ладится с автоматикой, реле не срабатывает, и Понса самозабвенно бьют, не опасаясь ответного удара. Он так и стоит, подняв тяжелую руку, идиот с раздутой головой.

Удары ножей, вонзающихся в дерево, крики солдат. К стенам спортзала прикрепили с десяток турников, а к потолку — шесты, канаты, боксерские груши на растяжках, тяжелые брезентовые мешки с опилками; вокруг — маты, щиты на рессорах: на них солдаты, отрабатывая удары, обрушивают тяжесть своих кулаков и пяток.

Поликарпов во все глаза глядит, как его новые товарищи пробивают пламя вытянутыми в струну телами. Пропитанная бензином тряпка, которой обернули обруч, чадит, на пол слетают черные ошметки пепла. Иногда кто-нибудь из прыгающих задевает кольцо, и фейерверком сыплются на маты тлеющие лохмотья. Прыгавший гасит огонь на себе ладонями. Копоть поднимается к потолку.

Хайдукевич стоит на страховке. Даже со стороны Поликарпов почти физически ощущает крепость его спины и рук, когда лейтенант приподнимает, подталкивает, шлепает приземляющихся, выталкивает их с матов, освобождая место следующим.

— Толчок. Ноги. Держать. Спина. Кульбит. Шея. Цел. Не брыкаться. Толчок! Поликарпов!

— Я!

— Почему не работаешь?

— А разве можно?

— Нужно!

Дима смотрит на новенького. На полголовы ниже всех, лицо вроде простодушное. Но глаза хитрые. Сильно развиты мышцы шеи — треугольником. Бычок на крепеньких ножках. Хорошо знает немецкий, с разговорником справился за сутки, пока стоял дневальным.

— Вперед!

Вот он стоит, изготовившись к цирковому прыжку.

«Мама, никому и в голову не придет, что я теперь умею».

Перед ним Климов, сзади Божко. Он в одном ряду с настоящими разведчиками. Тельники одинаковые: полоски голубые, под цвет неба.

«Никто из вас не видит, что я вытворяю. Отец, я же родился для ВДВ!»

Он не бежит, а будто семенит к обручу, свеже полыхающему огнем. На ходу лицо его бледнеет, принимает все более удивленное выражение — брови ползут вверх, глаза округляются… Кажется, что он слишком медленно приближается к обручу, раздумывает, прыгать или свернуть, но последним неожиданно длинным шагом резко вскакивает на мостик и с криком взлетает так высоко, что Диме приходится отшатнуться.

На маты падают стойка с обручем, Поликарпов, отдельно тапочки. Солдаты бросаются к новенькому, подошвами давят лужицы расплескавшегося огня. «Выгонят», — думает Поликарпов, лежа на мате. Вставать не хочется. Он вырывается из поднимающих его рук.

Лицо в крови. Не замечая, он размазывает ее по лбу, щекам. Потом, взглянув на ладонь, понимает, что разбился, и бледнеет.

— Бегом под кран! — по глазам лейтенанта ничего не понять.

«Теперь уж точно выгонят», — заключает Поликарпов. Его мутит от вида крови. К его досаде, остальные пролетают сквозь обруч кошками. В полете тела расслабляются: после упругого толчка о мостик тело раскрепощается и словно втекает в кольцо. Высокий Климов прыгает, кажется, красивее всех: он проносит тело сквозь обруч, будто вдевает уверенно нитку в игольное ушко. К Поликарпову подсаживается Назиров.

— Ты знаешь, как летел… Ну, как… Два с половиной метра летел, вот как!.. Я смотрел… Красиво.

«Издевается?» — думает Поликарпов.

— Честное слово!

Теперь они сидят вдвоем, глядят, как лейтенант, оставляя на страховке Климова, то и дело пристраивается к прыгунам. Мягко выбрасывая колени, он разбегается, аккуратно отталкивается и чисто пробивает пламя вытянутыми руками, в одной из которых зажат нож. Получается красиво, и, самое главное, видит Поликарпов, это лейтенанту очень нравится.

— Отлично, товарищ гвардии лейтенант! — кричит каждый раз Назиров. — Пять баллов. Лучше, чем в цирке.