Солдаты последней войны

– Ты о чем, девочка?

– О том, что ты герой моих детских грез. Романтичный, добрый и смелый. Правда, я видела его почему-то в военной форме. Командирские погоны и звезда на фуражке. Наверное, я слишком много начиталась хороших книжек. А уже спустя годы… Я не верила, что такие герои остались. И уже не ждала.

– Они остались, Майя. Но это вряд ли про меня. И не потому, что я в гражданском. Просто время смешало романтику с цинизмом, доброту разбавило замкнутостью, а смелость урезало до пределов кухни. Но я буду стараться, Майя, победить это проклятое время. Стараться ради тебя. Мне и впрямь захотелось быть под стать настоящему героем твоих детских грез.

– Главное, чтобы ты успел…

– Не смей продолжать! Мы еще все успеем. Обязательно. И вырастить сына, и построить дом. А начнем, пожалуй, с дерева. Природа многое лечит.

– Дерево в больничном саду?

– Ну, зачем так мрачно. Здесь и без нас прекрасный сад. Я увезу тебя, девочка. Правда, у меня нет денег, нет машины и нет загородного дома. Но я все равно тебя увезу. И ты обязательно выздоровеешь. Не забывай, я врач. А уже потом – музыкант, поэт и герой.

– Ты в первую очередь мой любимый. Мой самый любимый человек на свете. И, наверное, самый близкий.

– И на правах самого близкого, я имею теперь право поговорить с главврачом, с этим толстым увальнем, или ты мне все расскажешь сама?

Майя машинально чертила пальцем невидимые фигуры на столе. И не поднимая глаз, тихо ответила.

– Я не хочу говорить с тобой о болезнях. Я хочу говорить с тобой только о любви.

Я поцеловал ее в щеку и прямиком направился к своему товарищу.

– Значит, она на разговор не решилась, – Щербенин сидел нахмурившись и нервно крутил стетоскоп в руках.

– Если честно, мне с тобой даже легче говорить об этом.

– Зато мне – нет! Учитывая, что ты вдруг оказался ей самым близким, а муж за границей. И какого черта! Вечно ты куда-нибудь вляпаешься!

– Ну, во-первых, я вляпался просто в любовь.

– Любовь! Все у тебя как-то не так, Кира! Сколько на свете незамужних, здоровых девушек! Да вспомни нашу юность! Мы же влюблялись в первую встречную! И так легко, без обязательств! Но главное – честно влюблялись!

– Влюблялись, – передразнил я его. – Когда это было?! Влюбляться, легко и беззаботно, можно, когда мирное небо над головой, постоянная работа и хлеб на столе. Вот тогда – пожалуйста. Поскольку больше других забот нет. А теперь и на настоящую любовь не имеешь права! Да и сама она как-то болезненная и печальная. Что лучше и впрямь поскорее уносить от нее ноги. Но, как ты говоришь, я и впрямь вляпался. Но, если теперь убегу, как смогу жить дальше? Да и потом… Нельзя сегодня отказываться от подарков судьбы. Это слишком большая роскошь.

– Подарков… Ну, да ладно. Я тебе не советчик. Но дело – действительно дрянь. Так что наберись мужества, – Щербенин протянул мне больничную карту Майи Ледогоровой.

Мои руки слегка дрожали, когда я ее листал. Глаза застила туман. А буквы чертиками прыгали перед глазами.

Дела, действительно, были плохи. Майя оказалась неизлечимо больна. Последние анализы окончательно подтвердили этот трагический диагноз. Болезнь влекла за собой состояние постоянной депрессии, нервные срывы и суицидальные симптомы. Вот почему она чаще оказывалась в нашей клинике, нежели в онкологии. И я вновь, как в случае с Галкой, почувствовал себя бессильным и окончательно разбитым. Хотя у Галки был еще шанс… Но, черт побери! Кто, кто сказал, что у Майи нет шансов?! Господь Бог? Да нет, он такого не говорил, во всяком случае, я этого не слышал. Значит, шанс еще есть.

– Черт побери! – я швырнул карточку и треснул кулаком по столу. – Плевать я хотел на эти анализы, слышишь – пле-ва-ть!

– Советую, если хочешь помочь ей, рассуждай, как врач.

– Врач, медицина, на кой черт она вообще нужна, если ничем нельзя помочь хорошим людям!

– Ну, претензии не к медицине. Здесь бери повыше, – Щербенин поднял глаза на потолок. – И там спроси, почему хорошим людям выпадает такая судьба.

– Я забираю Ледогорову, Колька.

– Я ее и не держу. Ты, во-первых, врач. В случае чего, знаешь, что делать. Во-вторых, чем мы можем помочь, кроме сильных транквилизаторов? Ты, думаю, гораздо лучше справишься.

– Ты говорил с ее лечащим врачом? – я пристально вглядывался в глаза Щербенину. На моем лице не дрогнул ни один мускул.

– Конечно, – Щербенин ответил на мой прямой взгляд.

– Сколько, по их чертовым расчетам?

– Сам знаешь. Числа никто назвать не может. Может – через полгода, может – через год. Может – через считанные дни.

Я резко повернулся и направился к выходу. Щербенин догнал меня. Его тяжелая медвежья лапа опустилась на мое плечо.

– Кира, – хрипло пробасил он. – Я, сам знаешь, плохой утешитель. Но… В общем, всегда рассчитывай на меня. В любое время суток. И еще… Ты прав… К черту эту медицину! Уж кому, если не нам, знать, как часто все идет вопреки ее дурацким прогнозам. И кому, как не нам знать, что всегда существует чудо. Я искренне, совершенно искренне говорю. А тебе даже завидую. Я уже наверное не смогу… Так… А ты люби, Кира…

Я со всей силы пожал руку Щербенина. И вышел.