Солдаты революции. Десять портретов

После эсеровского мятежа были сформированы новые продовольственные отряды для похода на деревенскую буржуазию и взяточников, как того требовал Ленин. Цюрупа в начале августа выехал в дальние губернии, чтобы участвовать в формировании этих отрядов, а главное — подтолкнуть хлебозаготовки и двинуть маршруты по железным дорогам. В Москву Александр Дмитриевич возвратился лишь через две недели. Его ждало тяжкое известие: колчаковцы ворвались в Уфу, бросили в тюрьму его жену и детей, вместе с ними за решеткой оказались семьи Брюханова и Юрьева. Колчаковское командование заявило, что семьи Цюрупы и других большевиков будут расстреляны.

УФИМСКАЯ ТРАГЕДИЯ

После приезда из Уфы в Петроград в январе 1918 года, а затем уже находясь в Москве, Александр Дмитриевич подумывал о том, чтобы забрать из Уфы свою семью. Но каждый раз, когда он уже почти приходил к окончательному решению, его начинали одолевать сомнения, правильно ли он поступит. И дело было вовсе не в том, что они должны были переехать в голодную столицу. И там, в Уфе, им жилось несладко.

Узенское, бывшее имение князя Кугушева, где Александр Дмитриевич был управляющим, стало народным достоянием, а сам Вячеслав Александрович до последнего времени работал в Уфимской продовольственной управе и мог бы помочь семье Цюрупы, с которой он после женитьбы на Анне Дмитриевне Цюрупе, родной сестре Александра Дмитриевича, породнился. Но не такие это были люди, чтобы о себе подумать в первую очередь, а потому семья Цюрупы, как и семья бывшего князя Кугушева, терпела лишения.

Александра Дмитриевича беспокоило другое. Он безгранично любил свою семью, понимал, что ее приезд заставит его меньше времени уделять Наркомпроду, а это считал совершенно невозможным. И хотя он знал, что кольцо интервенции сжимается вокруг Москвы, что контрреволюционные армии повсюду наступают и Уфа в их планах занимает весьма важное место, как ключ к Уралу и как плацдарм для наступления на Москву из Сибири, в глубине души он все же надеялся, что Уфа выстоит.

Теперь он понял, насколько беспочвенны, призрачны и даже эгоистичны были его надежды, но он также хорошо сознавал, что помочь семье ничем не может.

В Наркомпроде уже все знали о том, что произошло в Уфе. Еще накануне Брюханов связался по телефону с тамошним комиссаром продовольствия, успел сказать только несколько слов, как связь прервалась. Вскоре она так же неожиданно восстановилась, и сквозь треск на другом конце провода кто-то прокричал: «Разговор прекращаем. Здание окружает отряд колчаковцев». В трубке раздались револьверные выстрелы, потом наступила тишина.

В ту же ночь радиостанция в городке Яранске приняла радиограмму из Казани, немедленно передала ее в Москву Ленину и Свердлову, и страшная правда о том, что произошло в Уфе, подтвердилась. Радиограмма гласила:

«Всем! Всем! Всем!

...В Уфе арестованы жены видных большевиков и некоторых комиссаров, в их числе находятся жены комиссаров продовольствия Цюрупы, Брюханова, Юрьева, жена и сын председателя железнодорожного комитета Михина, секретарь Ленина Пориш и комиссар Кодолещев, кроме них много известных советских деятелей и комиссаров».

Через несколько часов была перехвачена еще одна радиограмма, сообщавшая то, что уже было известно: жены и дети Цюрупы, Брюханова и других комиссаров будут расстреляны...

Утром Цюрупа собрал коллегию, доложил об итогах поездки. Из юго-восточных районов направлены эшелоны с хлебом. Был в Нижнем Новгороде. Баржи отправлены вниз по Волге, но неизвестно, удастся ли им дойти до Царицына. В Саратове хлеб перегружают на железную дорогу, это единственный путь, которым его можно доставить в Москву и Петроград.

И вот сидят члены коллегии Наркомпрода и обдумывают каждый маршрут, подсчитывают эшелоны и прикидывают, что еще можно сделать, кому и куда завтра выехать, чтобы добыть, протолкнуть, вырвать из-под земли хлеб. А в Уфе их жены и дети на краю гибели. Но никто из них об этом и звука не проронит. Нельзя и виду подать, что у них сейчас на сердце, какие муки терзают их.