Соленый ветер

Я попрощалась с Мэри и быстро пошла на пляж, а после поворота перешла на бег. Может, он ждет меня в бунгало. Если я поспешу, мы еще успеем увидеться до отъезда. Мои ботинки наполнились песком, он казался необыкновенно тяжелым. Он пытается задержать меня, не пускает к Уэстри? Я споткнулась о кусок древесины и потерла ушибленную коленку, а потом снова встала и возобновила бег. Быстрее. Беги быстрее. На счету каждая секунда.

Я продралась сквозь кусты, подбежала ко входу в бунгало. Утреннее солнце заливало лучами пальмовые стены. Я взялась за дверную ручку, молясь, чтобы было открыто, чтобы внутри был Уэстри. Но раздался лишь громкий щелчок. Закрыто. Уэстри тут нет. Я опоздала.

Я вытащила ключ и все равно зашла, в растерянности опустившись на стул. В маленькой комнатке мне сразу стало уютно. Я чувствовала присутствие Уэстри, ведь он обещал, что так и будет. Пытаясь вспомнить его слова, я поняла, что они отпечатались в моем сердце: «Следующий раз, когда забеспокоишься, что я отдаляюсь, приходи сюда. Приходи в бунгало, и ты почувствуешь мою любовь». Да, я чувствовала его любовь. Она окутывала меня.

Я приподняла половицу, и на сердце стало теплее – меня ждало письмо:

«Дорогая Клео,

Мне нужно ехать, любовь моя. Я отправляюсь на Гуадалканал, где, по словам командира, нас ждут «серьезные сражения». Никто не знает, что там будет. Но, в конце концов, мы и так слишком долго беспечно просидели на этом острове и уже почти поверили, что приехали сюда на каникулы. Настало время исполнить свой долг. Настало время сражаться.

Сегодня утром я подошел к лазарету, чтобы попрощаться, но ты была занята, и мне не захотелось тебя отвлекать. Я стоял и наблюдал, как ты работаешь. Как же ты красива! Как ты двигаешься. Разговариваешь. Я никогда никого не любил так, как тебя.

Не знаю, как долго меня не будет. Может, несколько дней. Может – месяцев. Но я молюсь, чтобы ты сохранила в сердце память о последней ночи, как и я. Молюсь, чтобы вспоминала и ждала меня. Потому что я вернусь, и мы снова будем вместе. А после войны мы не расстанемся никогда.

Помни меня, la vie en rose, мое сокровище.

Навеки твой,

Грейсон».

Я промокнула глаза и выбежала на берег – над головой пролетела эскадрилья самолетов. Я послала в небо воздушный поцелуй.

Он вернется. Иначе и быть не может.

* * *

Долго не было вообще никаких вестей. Те солдаты, которые остались на острове, казались очень занятыми и нервными – наверное, чувствовали вину, что они не на фронте, или стыд, что их не выбрали для такого важного задания.

В океане шли бои с японцами. Как объяснила Лиз, решающие битвы за Новую Зеландию. Лиз знала о войне больше других. Она сказала, что японцы хотели колонизировать Новую Зеландию, грабить и убивать. И хотя союзникам удалось взять Гуадалканал, в том районе остались разрозненные войска противника. Нужно победить. Никто не говорил, что будет, если случится иначе, но эти мысли очень нас тяготили.

С каждым днем из самолетов выгружали все больше раненых. Некоторых приносили на носилках, оглушенных и истекающих кровью, онемевших, словно увиденное лишило их голоса и рассудка. У других были такие тяжелые раны – оторванные ноги и руки, осколки в глазах, – что они молили о морфии, и мы старались вводить его как можно скорее в их изувеченные тела.

Из-за постоянного потока солдат мы проводили в лазарете все время, гадая, все ли на полях сражений идет по плану. Сестра Гильдебрандт командовала нами с холодной четкостью, почти механически. «Лиз! – кричала она. – Отправляйся на склад и принеси еще бинтов. Ты не видишь, они почти закончились? Стелла! Иди сюда, помоги мне подготовить пациента к операции. Китти! Солдату на девятой койке нужен морфий. Быстрее».

Она отдавала строгие приказы, словно сержант, и была права. Никому из нас еще не приходилось работать в таком темпе. Не стихало и эмоциональное напряжение. Как только в лазарет доставляли очередного солдата, к нему сбегались медсестры, чтобы проверить, не их ли это знакомый.

Однажды утром, в начале апреля, на входе поднялась суматоха, и какой-то мужчина закричал:

– Нужна медсестра, срочно!

Я увидела, что в дверях стоит пилот и держит на руках раненого солдата.

– Не было времени дождаться носилок, я принес его сам. Он истекает кровью. Не знаю, можно ли ему помочь, но действовать надо быстро. Он отличный парень.

Я подвезла ко входу каталку и помогла пилоту уложить раненого. Я сразу его узнала, хотя лицо и шея были залиты кровью. Боже, это же Уилл. Возлюбленный Стеллы.

– Я его забираю, – сказала я. – Спасибо, лейтенант.

– Скоро прибудут другие, – мрачно сообщил он, – передавали по радио. Там дело плохо. Много погибших.

Оцепенев от ужаса, я повезла Уилла в операционную, где мыл руки доктор Уилер.

– Доктор! – крикнула я. – Нужна ваша помощь!

Я подозвала Мэри.

– Там Уилл, – прошептала я, указывая на операционную, – он тяжело ранен. Где Стелла?

Подруга указала на дальний угол лазарета, где Стелла помогала сестре Гильдебрандт накладывать на ногу солдата шину. Парень застонал, когда они вывернули его колено, чтобы вправить вывих.