– Зато перед тобой настоящая королева, – сказал он и пошел вперед. – Тарелка, так, кажется, называется твоя страна?
– Таллерия, – поправила Антия, шагая за ним следом. Трава была густой и сочной, с алыми мазками маков и бело-желтыми вспышками ромашек. Здесь царило лето – пусть его постепенно наполняла серая тоска и гниение, но оно пока еще было летом, и можно было представить, что тучи развеются, и выглянет солнце. – А где Оракул?
Ардион улыбнулся. Его осунувшееся лицо на мгновение сделалось почти красивым.
– Он здесь. Сейчас откроется. Я его чувствую.
Антия ничего не видела, кроме травы до горизонта, и даже не успела удивиться, когда практически влетела в белое и твердое. Ардион успел подхватить ее под локоть и оттащить назад.
Попятившись, она ахнула. Прямо перед ней из ниоткуда выступила белая мраморная голова, вросшая в землю почти до губ. Антия с удивлением и ужасом обнаружила, что голова была живой: дрогнули тяжелые веки, едва заметно шевельнулся кончик носа, дернулась щека, украшенная паутиной глубокой трещины – из нее рос пучок травы. Посмотрев вверх, Антия увидела, что Оракула украшает причудливая корона из деревьев – яблони и сливы были укутаны невесомым цветущим кружевом, дубы и вязы шелестели зеленой кроной, березы рассыпали золотые чешуйки листвы по ветру, и рябины, унизанные кровавыми гроздьями ягод, устало тянули ветви к небу. Оракул нес на себе все времена года, и Антия вдруг поняла: пока он жив, никакой враг не одолеет Ашх-Анорн.
– Вот он. – Голос Ардиона был неожиданно теплым и искренним. Он дотронулся до щеки Оракула, и листья в древесной короне зашелестели с призывной радостью, словно приглашали говорить. «А если его найдут гривлы?» – испуганно подумала Антия, и каменные губы шевельнулись.
– Они не найдут, дитя. Не бойся.
Казалось, голос такой громады должен грохотать на весь мир – но он звучал тихо, летя мягко над травами. С такой теплой нежностью мог бы говорить отец, к которому наконец-то вернулся потерянный ребенок. Зендивен испуганно зашелестел крыльями, прижав ручки к груди и склонив голову. Оракул улыбнулся, и с одной из рябин сорвалась ягода.
– И ты не бойся, дитя. Ты истинный правитель своего народа, и однажды он воскреснет к жизни новой и беспечальной во всех краях, от Дохлого моря до скал Нанзун. Знай, что так и будет.
Принц альвини склонил голову еще ниже, почти свернувшись в сверкающую горошину.
– Благодарю, Оракул, – чуть слышно ответил он. – Это больше, чем я могу мечтать.
– Ты знаешь, что сюда пришли гривлы? – спросил Ардион. – Они убили Солнечного кормчего.
– Знаю, дитя, – отозвался Оракул, и в его голосе прозвучало искреннее сочувствие и сожаление. – Они выскользнули с изнанки мира, из тех глубин, куда не достигает свет Ауйле, великого и милосердного. Их мощь безгранична, ты и сам ее видел. Но ты – осколок Солнечного кормчего, в тебе его сила и наследие. Подними ладью отца и пойди его путем, пусть солнце вновь появится над нами. Соедини оба мира, это изгонит гривлов навсегда. Когда два мира сольются в один, то гривлы отправятся обратно, на изнанку вселенной, и останутся там навсегда. Они не смогут оттуда выйти даже в конце времен.
Веки Оракула были сомкнуты, но Антия готова была поклясться, что сейчас он смотрит прямо на нее – и от этого взгляда ей сделалось светло и очень легко. Казалось, она готова была воспарить над травой.
– Солнечная кровь и королевское серебро соединяют и исцеляют миры, – промолвил Оракул. – Ты это знаешь, дитя. Ты король, и она королева, в вас обоих спасение для ваших миров. Подними ладью и отправляйся в путь.
Громадная голова вдруг содрогнулась, и с рябиновой ветви сорвалась крупная гроздь. В следующий миг Оракула уже не было – Антия услышала знакомое прерывистое щелканье и, обернувшись, увидела гривлов.
Их было трое – двое держались чуть в стороне, а еще один, громадного роста и с четырьмя жгутами вместо трех, которые поддерживали шишковатую голову с порослью красных волос, шагнул вперед. В его руке лежало копье – ледяной иззубренный наконечник наполнял мертвенно-синий свет, и Антия поняла, что именно убило Солнечного кормчего. Бросок этой громадины размером с корабельную сосну, которую гривл так легко, так играючи держал в руке.
Зендивен издал тоскливое щебетание. Полупрозрачные пальцы впились в рукав Ардиона так, что потемнели от напряжения. В тот же миг Ардион рванул Антию к себе, и, заваливаясь вместе с ним в пестрый круговорот прохода в пространстве, она увидела, как гривл бросил копье.
В колени и руки ткнулось что-то деревянное. Антия жадно вдохнула воздух, пронизанный горьким запахом болотных трав и шумом бесчисленных ручьев, и в ту же минуту Зендивен заверещал от ужаса. Качнувшись, Антия завалилась на бок, на темный паркет, и увидела, как Ардион рухнул рядом, обливаясь кровью.