На Руси, как и в Элладе, верили в предания, будто все идет от земли-матери, породившей на свет и самого человека. Земля представлялась плодоносящей женщиной: ее надо окучивать, пахать, сеять, чтобы та давала плоды. Отсюда и обряд проведения священной борозды вокруг поселения, дабы оградиться от эпидемий. Делали это ночью женщины, обычно в чем мама родила.
На основании сохранившихся источников весьма трудно утверждать наверняка, как в действительности относились жители Древней Руси к собственной сексуальности. Церковные иерархи выставляли все, так или иначе связанное с плотским, совершенно несовместимым с православным целомудрием, порождением Сатаны, эротические сновидения – гнусным дьявольским наваждением.
Повышенная забота церкви о поддержании хотя бы видимости благонравия глубоко въедалась под кожу человека вместе с ханжеством. Считавшееся запретным в своем кругу дворянство таковым не считало в отношениях с крепостной челядью. Молодая поросль благородного звания, вся из православных до мозга костей, начинала свою половую жизнь обычно с крестьянок или служанок.
В свою очередь, крепостным мужикам часто приходилось надолго уходить из дома на отхожие промыслы. В итоге для многих семья становилась фикцией, а слабый пол понуждался к невольному воздержанию. Не отсюда ли возникла некая «эротическая замкнутость» русской женщины? Во всяком случае, так считали иноземцы.
«Стремясь связать всех прихожан не только общей верой, но и общими страхами, – подмечает уже в наше время историк Н. Пушкарева, – православные проповедники и находившиеся под их влиянием компиляторы летописных столбцов изначально выступали носителями репрессивной педагогики и дидактики, особенно в вопросах, связанных с эмоциями и частной, тем более интимной, жизнью людей. Правда, запреты на совершение каких-либо действий тогда еще не соединялись у них с запретами их обсуждать. Напротив, приходские священники имели под рукой весьма подробный перечень описаний греховных деяний, о совершении которых все должны были им «поведовать без сраму». Настаивая на обязательной исповеди, требуя постоянного контакта между священником-исповедником и «покаянными детьми», православные дидактики имели немалые возможности нравственного воздействия на своих прихожан, контроля за их помыслами, поступками, всеми сторонами их повседневной жизни».
Из первопрестольной рассылались в приходы для «вопрошанья-исповеданья» специальные служебные требники, разъяснявшие, чем надо интересоваться в первую очередь. Скажем, мужу священник должен был ставить такие вопросы: «Како впервые дошел ты до греха? Блуда ради иль с законною женою? С рабою своею, мачехой иль падчерицей? Во сне ли блуд сотворил, осквернившись истечением страсти? Помыслил ли на чужую жену с похотию?.. Веруешь ли в Святую Троицу единосущную и неразделимую? Верою ли служил государю своему и государыне своей, и детям их во всем ли бесхитростно? Не утаил ли где за собой Государя Царя пошлинные казны с товару? Не торговал ли заповедным товаром тайно? Имеешь ли страх божий в себе, печешься ли о спасении своем? И не любишь ли чего мирского больше Творца своего?..»
В вопросах к женам следовало быть попристрастнее: «Како девство твое растлилося, блуда ради иль с законным мужем? В себе ли соблудила чем? Иль на мужа лазила? Мывшись молоком или медом, давала ли пить, чтоб приворожить к себе? С чернецом, попом иль с дьяконом блуд ли сотворила? Блуд ли кто сотворил с тобою иль взирала ли на кого с похотию? Вдевала ли язык свой по-татарски или тебе кто тако же? Осязало ли рукою конское естество с похотию? Мочилась ли на восток иль при муже? А в пожары грабливала ли что?..»
Ответ держать многогрешному рабу божьему тоже надо было как положено, а не как бог на душу положил, ибо исповедовался он не священнику, а Вседержителю и Пречистой Его Матери. «Отче и Господине! – должно было следовать в исповеди. – Вот грехи мои и дела злыя. Объедаюсь и упиваюсь, прелюбодействую во сне и наяву, краду и божусь всегда по кривде. Клевещу и завидую, рукоприкладствую и по волхвам хожу. Кощунственные игры неподобные играю и песни бесовские распеваю, лаюсь в трезве и в пьянстве. Разжигаю плоть и оскверняюсь, идя в церковь в Христовы праздники. И согрешил я неверием в святые заповеди, гордынею и богомерзкими словами, всякою ересию и чревобесием, ручным блудом содомским, деторастлением и кровосмешением… Много прогневал Дух Твой Святый моими делами и словами. И несть того греха, его же аз не сотворил. Но во всех каюся. Прости мя, Отче Святой, и благослови».