Солнечное сплетение. Этюды истории преступлений и наказаний

С еще большим тщанием церковные надзиратели следили за делами и помыслами иноков, дабы те не блудили, «друг на друга влазя и на себя впуская, из грудей млеко у жен и девиц не пили, содомского греха богомерзкого не сотворяли». Для монахинь, желавших исповедоваться, требник составлялся так, чтобы все их согрешения и помышления блудные во сне и наяву выкладывались попу без зазрения. Допытывали тоже без зазрения: «Согрешила ль блудом ручным? Давала ль кому блудить сзади иль за грудь ласкать? Целовала ль тайные уды у кого, а им себя тако же повелевала ль? Тело свое обнажала ль бесстыдно для осязания своих уд срамных с похотию до истязания плоти?..»

Дьяки заносили в свои тайные скрижали множество свидетельств о «богопротивных игрищах», особенно в ночь на Ивана Купалу, когда частенько совершалось «мужем и отроком великое падение на женское и девичье шатание, равно как и женам беззаконное осквернение». По доносам священников в Патриархию, гульбища сопровождались «растлением девства» и уже потому разбирались, что это: блуд насилием или сама девица изволила, соблазнившись обещанием жениться на ней.

Простолюдин смотрел на все эти шалости спокойно. Блудников же церковь наказывала наложением на них епитимьи с обязательством соблюдать пост несколько лет или выплатить ей штраф. Опасаясь преждевременной потери их дочкою девства, родители торопились выдать ее уже в лет четырнадцать за физически зрелого парня, но бывало и оказывалось, что на выручку дочери своей из сострадания приходила сама теща, которая потом на исповеди признавалась в блудодеянии. Попы вынуждены были перестать относить подобные греховные провинности зятьев и тещ к супружеской измене и за неоднократные их внебрачные «приближенья» назначали пять лет поста.

Обыденная жизнь на Руси была такова, что о стыдливости могли говорить лишь церковные требники. Обнаженное тело вряд ли кого шокировало: спали в тесных помещениях вповалку, в бане мылись вместе, а знаком унижения считалось лишь насильственное раздевание. Церковным живописцам разрешалось показывать обнаженное женское тело только в сценах адовых мук. Теологи православия прилагали все силы, чтобы убить на корню эмоции, вызванные любовным чувством между мужчиной и женщиной. В их представлении, любовь должна проявляться исключительно к Богу и правителям земным, а потом уже – что останется, – к законной супруге, которая привлекательна не внешностью, а внутренним своим светом.

Принимая христианство в греческом варианте, русские князья ставили перед собой главную цель – обеспечить прочность своей власти и узаконить уже существовавшие неписаные правила поведения своих подданных, дабы легче было ими управлять. По той же причине у духовенства вызывали беспокойство любые отклонения от православных канонов, или попросту ересь. Концепция романтической любви, появившаяся в Западной Европе в период позднего Средневековья, оказалась совершенно чуждой византийской церкви, откуда и черпали священники на Руси все проповеди, нравоучения, жития святых, назидательные притчи.

Русское православие отвергало врожденный характер сексуальности, считало половое влечение не связанным с первоначальным замыслом творения, а потому требующим подавления. Противостоя западному материализму, духовность и аскетизм приобретали в церковных проповедях гипертрофированный характер. Но это в проповедях. Действительность складывалась прямо обратная – поп свое, а мужик свое: «Дородна сласть – четыре ноги вместе класть! Стыдиться жены – детей не видать». Нарушения сексуальных запретов были так же естественны, как и уклонения от уплаты налогов.

Отцы православной церкви воспевали девственность, безбрачие, умерщвление плоти. Женщину, искавшую физической близости с мужчиной, приравнивали к узилищу зла, а любовь между ними называли «разжением плоти». Наставления о примерном поведении сочиняли главным образом монахи, вынужденные подавлять в себе «соблазны на блуд, похоть богомерзкую, желание сатанинскому игранию и прочие помыслы лукавого».

У богословов, мнивших себя чуть ли не прикрепленными к Высшему Небесному Совету, принято было считать, что глаза порочного человека часто моргают, с жадностью и вожделением взирают вокруг, избегают смотреть прямо в очи другого, не задерживают взгляда на чем-то одном и отражают глубокомысленное бессмыслие. К знакам порочности относили также хромоту на левую ногу. Хромоту на правую, напротив, принимали за божественную, приносящую удачу. Мизинец на правой руке свидетельствовал, по их мнению, о глубокой вере, доброй воле и благочестии, безымянный – о раскаянии, средний – о добродетели и милосердии, указательный – о разуме, большой о самой святости. Отсюда и трехперстие поднятой правой руки – жест наказа, поучения, благословения, права излагать истину.