Солнечные дни

– Я пойду в милицию и скажу им,– постепенно повышая голос, заявила она, вставая с дивана,– там разберутся.

– О, о!– удивился я,– в твоей же статье написано, что милиция ничего не может сделать.

– Ну и что,– ответила она, вплотную подходя ко мне,– пусть проверят, где ты был в это время. Так тебе и надо. Ты странный. И поведение у тебя странное. Ночью где-то бродишь. Ты никого не любишь. Ты ещё попрыгаешь. Это тебе так не пройдёт,– почти кричала она.

Она стояла передо мной, сжав кулаки. Низенькая, визжащая она была похожа на маленькую собачку, которая глядела на меня снизу вверх и лаяла. Думаю, в этот момент она бы дорого дала за то, чтобы стать одного роста со мной и смотреть мне прямо в глаза.

– О, о!– Мне стало ясно.– Это женская месть. От любви до ненависти один шаг, да?

Я опять засунул руки в карманы и начал ходить по комнате.

– Я никого не люблю? Я ненормальный? Я не люблю тебя! – Резко произнёс я, делая ударение на последнем слове.

– И я такой же, как все. Ты достойна любви, как и все люди, но не моей, и не такими методами.

Я собрал всю волю в кулак. Я ходил по комнате взад и вперед, потом взял сигарету и молча вышел в туалет. Когда я вернулся, увидел, что входная дверь приоткрыта, заглянул в комнату – там никого не было, запер дверь, обитую тёмно-коричневым дерматином.

На следующий день меня ждал сюрприз. Неприятный.

Утром я решил пораньше выйти работу и, проходя мимо своего окна на первом этаже, обнаружил надпись, сделанную прямо под ним белой краской на красной стене: «УБИЙЦА». Я вернулся. Я взял банку с белой краской – осталась от подновления батареи – взял кисть и вышел во двор.

Быстро закрасив слово, я думал, что можно сделать с этим белым цветом. Ничего не придумав, я отнёс банку домой и поднялся на второй этаж. Позвонил в дверь. Естественно никто не открыл. Я нажал на кнопку звонка ещё. Я трезвонил так, будто за мной гналось несколько сотен чертей, и попаду ли я в эту квартиру – вопрос жизни и смерти. Я начал колотить в дверь. Я шумел на весь дом.

Дверь открылась. Сначала я даже не поверил своим глазам – это была неслыханная удача. Передо мной стояла сама Юля и смотрела на меня снизу вверх глазами, полными смешанного чувства страха и торжества. Она попыталась улыбнуться, но, увидев зверское, полное какой-то озлобленной решимости, выражение моего лица, осеклась.

Я втолкнул её в квартиру, схватил за плечи и начал трясти. От неожиданности она даже не попыталась сопротивляться. Я тряс её и говорил, шипя и выплёвывая слова: «Ты-ы, не смей меня задевать. Брось эти глупые, детские выходки. Я сам заявлю на тебя за хулиганство,– и тут Остапа понесло,– я перегрызу тебе горло и выгрызу твой маленький мозг, поняла, дура?». Она в испуге закивала. Я оставил её и ушёл. Последнее всё-таки было лишним.

В тот день я опоздал на работу на двадцать пять минут. Мой начальник Борис Морозов, пузатенький, уже лысеющий мужчина тридцати пяти лет, много мнивший из себя, наорал на меня: «Что вы себе позволяете?». Я тоже на него наорал: «Да пошёл ты вместе со своей дебильной конторой!».

Меня уволили очень быстро. Это была коммерческая структура, и законы Трудового кодекса Российской Федерации здесь не соблюдались. К тому же эта работа уже начала меня доставать: накопилось много претензий к руководству. Уже тогда я знал, что надо делать.

Я пошёл домой, позвонил отцу. Его зовут Михаил Сергеевич, а многие ещё помнят, как звали Горбачёва. Я сказал, что мне надо срочно уехать и что я всё объясню позднее, и попросил его рассчитаться с хозяйкой за последний месяц и вывезти к себе в посёлок мои вещи – самые крупные. Он меня понял и ни о чём не спрашивал.

Затем я позвонил дяде – «мой дядя самых честных правил»[3] – Ивану Сергеевичу, а как звали Тургенева, вообще никто не знает, разве что школьная учительница. Я сказал ему, что моя комната освобождается и попросил передать моим двоюродным братьям и сестре, что они могут договориться с хозяйкой и жить там, вроде, кому-то из них это было нужно. Он поблагодарил меня и тоже не стал ни о чём спрашивать. У меня очень умные родственники.

Остаток дня и ночь прошли весьма плодотворно: многое надо было успеть сделать. Ко всему прочему я снял с карты двадцать тысяч – часть денег, отложенных на светлый день, да, именно на светлый – на день, когда я решу жениться на любимой женщине, или когда любимая женщина родит мне ребёнка. Я спал всего несколько часов.

Ровно в восемь утра я закрыл дверь на ключ, спрятал его в условленном месте, вышел из дома и направился к автобусной остановке. У меня в голове всё это время крутились слова: «Районы, кварталы, жилые массивы – Я ухожу, ухожу красиво»[4]. Доехав до автовокзала, я взял билет на 9.30. на Москву до Щёлковского вокзала.