Солнечный дождь из черной дыры

Спасение Вадик искал в водке, другого способа он не знал. Он пил и старался вызвать в памяти образ Лары. С каждой рюмкой она становилась красивее, добрее, желанней. Вот она игриво улыбается, сочными влажными губами обхватывает крупную розовую виноградину. Ягода неожиданно лопается, брызгает соком. Лара смеётся, откидывает голову назад. Вадик любуется красивой белой шеей. Капля прозрачного виноградного сока с губ капает Ларе на обнажённую грудь и медленно, оставляя сладкий след, стекает в ложбинку. Пьяный Вадик улыбается своим мыслям. Вдруг милый образ растворяется в воздухе, и в сознание вплывает бледная физиономия Веры с вечно виноватым затравленным взглядом, тонкими бесцветными губами, привычно опущенными уголками рта.

– Вадичек, – ноет она, – не пей больше, хватит, тебе плохо будет. Ты же совсем не кушаешь. Я тебе мясо пожарила, посмотри, со сливочным соусом, как ты любишь. Вот компотик, минералочка, попей…

– Уйди! Сгинь! – орёт Вадик, наливает себе водки и залпом опрокидывает в себя. Он приходит в ярость при виде Веры. Она исчезает.

– Как несправедлива жизнь! – слышит Вадик голос в своей голове. Голос кажется ему отдалённо знакомым. – Почему полная жизни ослепительная красавица Лара гниёт в сырой земле?! А Вера, для которой нет особой разницы, по какую сторону границы между жизнью и смертью она находится, продолжает безрадостно коптить небо!

– Как он прав, этот голос, – думает Вадик, – именно это я и хотел сказать!

– Судьба забрала у тебя единственную радость! Что хорошего осталось в твоей жизни?

– Ничего! – отвечает голосу Вадик. – В моей жизни вообще мало было хорошего!

Что хорошего может быть в жизни у сына сантехника, тихого алкоголика, который всю жизнь ползал по ржавым трубам в грязных подвалах, иногда шабашил и прятал неучтённые доходы от жены, чтобы хватало на ежедневную бутылку? Чаще всего прятал неудачно, но на риск шёл сознательно. Его алкоголизм – единственное, в чём он не уступил жене. Жена, профсоюзный работник на заводе, считала свою работу самым важным делом в жизни, была жёсткой и бескомпромиссной как дома, так и на работе. Можно смело утверждать, что дома сын и муж испытывали облегчение, когда она ровно в восемь утра уходила на завод, а коллеги с трепетом ждали её отпуска. При этом принципиальность матери не позволяла пользоваться благами профсоюзной организации, и в детстве Вадик только один раз съездил в санаторий в Кисловодск, когда подошла очередь. Отец умер тихонечко, так же как и жил, во сне, когда Вадик учился в пятом классе. А мать, озлобленная старая фурия, до сих пор жила и здравствовала в их старой квартире. Смыслом её существования была годами длящаяся переписка с управляющими компаниями, скандалы и суды с соседями. Из своего детства Вадик вынес два желания – видеть мать как можно реже и в своей семье не допускать главенства жены. Поэтому, когда он познакомился с Верой, он долго не раздумывал, принимая решение жениться. Робкая Вера его полностью устраивала. С её матерью он опрометчиво познакомился уже после регистрации брака.

От жалости к себе Вадик заплакал. Когда в сознании возникла физиономия матери, такая, какой она была сейчас, худой, жёлтой, с чёрными провалами во рту вместо зубов и безумными глазами, Вадик почувствовал себя беспомощным ребёнком.

– На что живёшь?! – изрыгала она и брызгала ему в лицо слюной. – Вор! Мошенник! По тебе тюрьма плачет! Растратчик! Спекулянт! Фарцовщик!

Прошлое и настоящее перепуталось в её гневных выкриках. Её лицо стало удаляться, растворяться в темноте, и Вадик с облегчением услышал тревожный голос Веры:

– Вадик, тише-тише, не кричи, всё хорошо… Дай я тебя умою, станет легче.

Мать исчезла, а в лицо продолжали лететь холодные брызги.

Снова появился голос, но он разговаривал не с Вадиком, а почему-то с Верой. Они как будто выкинули Вадика из беседы.

– Знаешь, как хочется кушать, – говорит голос, – когда ты растущий мальчишка? Голодом в детдоме нас, конечно, не морили, кормили по часам – завтрак, обед, ужин, овсянка-размазня, пресная гречка, вонючая рыбная котлета, молоко с пенкой. А в промежутках очень хотелось есть, мы хлеб в карманы прятали, чтобы аппетит перебить. За чипсы, печенье или шоколадку можно было продать душу. Про домашний борщ, жареную курочку, свежий салат мы даже не мечтали. Иногда нас наказывали. В зависимости от тяжести преступления лишали прогулки, если проштрафился серьёзнее, лишали обеда, а за рецидив – изолятор. Кстати, в изоляторе не кормили.