Солнце и Замок

Звезды затмила вуаль облаков, и вещицы, которые я разглядел из окна, пришлось искать ощупью, однако в итоге я оказался прав. К латунному блюдцу-подсвечнику прилипли остатки оплывшей свечи, которой, пожалуй, не признала бы восковой ни одна из пчел. Поблизости, в сточной канаве, лежали бок о бок тельца котенка и какой-то из мелких птиц.

Пока я осматривал найденное, воскресший из мертвых спрыгнул ко мне, причем приземлился куда мягче, чем я. Я заговорил с ним, но он не ответил ни словом. Тогда я в порядке опыта прошелся немного вдоль улицы, и воскресший послушно последовал за мной.

Спать я был совершенно не в настроении, а усталость, навалившуюся после возвращения его к жизни, начисто смыло чувство, которое я отнюдь не склонен счесть заурядным плодом воображения – восторг, порожденный уверенностью в том, что мое существо более не заключено в марионетке из плоти, всеми вокруг называемой «Северианом», но обитает в далекой звезде, а жара звезды той хватит, чтоб во вселенной расцвели хоть десять тысяч миров. Глядя на воскресшего из мертвых, я вспомнил, сколь дальний путь проделали мы с Милесом, тогда как ни мне, ни ему не следовало идти куда-либо вовсе, и понял: сейчас дела обстоят совсем по-другому.

– Идем, – сказал я. – Поглядим город, а как только в первой харчевне отопрут двери, с меня выпивка!

Воскресший вновь не ответил ни слова. Дойдя с ним до освещенного звездами перекрестка, я снова взглянул ему в лицо. Казалось, он заплутал среди неких странных, причудливых грез.

Начни я подробно описывать наши странствия, тебе, читатель, все это быстро наскучит, и еще как, однако я не скучал нисколько. Вначале мы шли на север, вдоль гребней холмов, пока не уперлись в городскую стену – изрядно ветхое сооружение, словно бы возведенное не столько из страха перед нападениями, сколько в угоду гордыне. Повернув назад, мы двинулись дальше уютными извилистыми улочками, застроенными фахверковыми домиками, и достигли реки в тот самый миг, когда позади, над крышами, забрезжили первые отсветы нового дня.

Далее мы неторопливо, любуясь судами о множестве мачт, направились вдоль реки, и вдруг некий старик – из ранних пташек и, несомненно, подобно многим старикам, страдающий бессонницей, – заступил нам путь.

– Ну и ну, Зама?! – воскликнул он. – Зама, сынок! А люди толкуют, будто тебя нет в живых…

Я рассмеялся, и воскресший из мертвых улыбнулся, услышав мой смех.

Старик залился негромким кудахчущим смехом.

– Да-а, говорят, помер… а с виду-то – лучше живого стал!

– А как он умер? Что люди на этот счет говорят? – спросил я.

– Утонул! Ведь лодка Пиниана возле острова Байуле ко дну пошла – так я от людей слышал!

– Жена у него имеется?

В глазах старика замерцали искорки любопытства.

– Я познакомился с ним только нынче ночью, отправившись выпить, – пояснил я, – и хотел бы, понимаешь ли, родным его с рук на руки сбыть. Сам он, боюсь, нагрузился сверх меры и…

– Так нет у него родных. Нету, а квартирует он у Пиниана. Пинианова старуха вычитает из его жалованья за стол и комнату.

Старик объяснил, как добраться к Пиниану и как узнать нужный дом (судя по описанию, довольно невзрачный), а после добавил:

– Только не советовал бы я приводить его к ним так рано, нагрузившегося по самый планширь. Пиниан с него всю шкуру спустит, это уж как пить дать… – Вздохнув, старик в изумлении покачал головой. – Чудные дела, а? Ведь весь город судачит: Заму, мол, утопшего из реки выловили, мертвым назад привезли…

– Да, сейчас и не поймешь, чему верить, а чему нет, – ответил я, не зная, что тут сказать еще, а после, тронутый искренней радостью убогого старика, увидевшего сильного, молодого Заму живым, коснулся ладонью его темени и забормотал заученные фразы благословений, коими, будучи Автархом, порой жаловал подданных, желая ему всех благ и в этой жизни, и в следующей.

Ничего особенного под этим в виду не имелось, однако эффект оказался сногсшибательным, иного слова не подберу. Казалось, прожитые годы покрывали старика, будто пыль, а стоило мне убрать руку, ограждавшие его незримые стены рухнули, открывая путь свежему ветру с реки. Округлив глаза, словно блюдца, старик пал передо мной на колени.

Отойдя от него на десяток шагов, я оглянулся. Он так и стоял на коленях, глядя нам вслед, но стариком его было уже не назвать. Конечно, и в юнца он тоже не превратился – сделался попросту человеком в самом расцвете сил, освобожденным от коловращения времени.

Зама, хоть и по-прежнему молчал как рыба, обнял меня за плечи. Я тоже обнял его, и так, в обнимку, мы двинулись той самой улочкой, что накануне привела нас с Бургундофарой к «Тройной Ухе», и обнаружили мою спутницу с Гаделином в общем зале, за завтраком.

XXXII. По пути к «Алкионе»

Очевидно, нас вовсе не ждали: свободных кресел у стола не нашлось. Я придвинул еще одно для себя, а видя, что Зама просто стоит и таращится вокруг, разжился креслом и на его долю.

– Мы думали, тебя… нет, сьер, – пояснил Гаделин.

Взглянув на лица обоих, догадаться, где Бургундофара провела ночь, оказалось несложно.