Обе девушки вонзили взгляды в черную башню…
И, наверное, впервые владарю икнулось… Неоднократно…
Владарь редко занимал это кресло в центре хранилища. Он чувствовал себя не так удобно, как хотелось бы. Да и, признаться, не хотелось ему сейчас находиться здесь — летел бы он прочь, куда глаза глядят.
Утром он привычно спустился, чтобы подсмотреть, а точнее проверить, пришла ли сюда белокурая девушка, рассказывает ли сказки, поет ли. Но вместо ее голоса, он услышал песнь пожилой нянюшки, а потом и:
— Входи, коль пришел. Ты, все ж, хозяин здешний, а не воришка какой.
И владарю пришлось открыться, выйти из темноты. Потом его к столу пригласили, да настойчиво так, что он не успел и опомниться, как сидел в кресле, испытывая на себе любопытный взгляд Пелагеи. Ни спрятаться, ни скрыться от этого взгляда не получалось, и понятно теперь почему Творцы выбрали именно эту женщину Мастерицей судеб. Она отчетливо видела все, что творится на душе любого существа.
— Поделиться ничем не хочешь? — спросила она.
Владарь покачал головой — он был жадным на слова и эмоции.
— Да ты, как мальчишка себя ведешь! — усовестила няня. — Из тебя все щипцами тащить надо? Пораниться в другом мире как смог?
Владарь невольно опустил взгляд на собственную руку, сжал правую в кулак и разжал.
— Дерево упало…
— Прям тебе на руку?
— Нет. Дерево упало из-за меня…
— А с каких пор это повелитель птиц в дровосеки подался?
Владарь нахмурился — не воспринимал он человеческие шуточки, которыми то и дело сыпали Пелагея с Борисом. Зато нянюшка в волю посмеялась, и Квад в самом деле стал чувствовать себя мальчишкой.
— Рассердился.
— Когда? Сейчас или тогда?
Черная бровь мужчины дернулась вверх. Пелагея сдержала ехидную улыбку.
— А до гнева, ну то есть, до того, как ты дрова пошел рубить голыми руками, что ты такого увидел?
— Ничего! — соврал владарь и отвернулся. Прошелся взглядом по комнате, и все же спросил: — Почему она не приходила сегодня?
— К тебе или ко мне? — уточнила нянюшка, ухмыляясь чему-то своему. — Ко мне она спускалась. На рассвете. Не спалось ей. Посидела немного, и ушла куда-то.
— К вороне! — сразу догадался Квад.
— Не ты ли недавно сказал, что она плохо влияет на девочку? Они уж давненько не видались, чтоб тебе не перечить.
— Разве они меня слушались хоть раз? — хмыкнул владарь.
— Ну, теперь слушаются.
Гордости от этого он почему-то не испытал. Если две девчонки вели себя смирно — значит, задумали что-то грандиозное, что Кваду не понравится.
— Если не у вороны… У нее еще есть друзья? — вслух задумался он.
— Нет… — покачала головой Пелагея. — Наверное, хочешь узнать, где она сейчас…
И заливисто рассмеялась. Да так, что мужчина, сидящий перед ней, мог бы покраснеть, если бы умел.
Проводить дни в одиночестве… стало уже вполне привычно. Не весело, но и не так больно.
Она усаживалась на большом валуне около речушки на возвышенности, откуда открывался прекрасный вид на горы. И подолгу смотрела вдаль, не шевелясь. Слушала птиц, смотрела, как под легким ветерком колышутся травы и листья. Кажется, во всем этом великолепии было проще смириться с мучившей ее пустотой. Теперь одиночество было чем-то родным, неотделимым. Единственное — справиться с тягой к черной башне оказалось трудно. Иногда Элишка поворачивалась назад, глядела на черный пик, тянущийся к облакам, вздыхала и вновь отворачивалась. Ора вскрикивал где-то впереди, кружа над водами реки, хвастая, какой он умелый рыболов.
— Чего там уметь! — ворчала на хвастуна Элиша. — Рыба сама вон из воды выпрыгивает… Глупая! Ты б ее под водой поймать попробовал!
Ора подхватил ту самую глупую рыбину и сел на камешек неподалеку, чтобы с большим удовольствием съесть свою добычу. С ворчливой девицей делиться он не планировал — пусть сама себе ловит еду!
Элишка только хмыкнула. Достала из мешочка листки, кусочек гладкой коры, грифель, и глубоко вдохнув, принялась выводить на бумаге… К собственному удивлению — не лицо матери и не владаря, а того человека из другого, жестокого мира. Его черты, будто сами собой, проступили на листе, будто всегда жили там, и теперь, со временем стали четче. Острые скулы, завивающиеся волосы, ровный нос и губы, слегка изогнутые в насмешливой улыбке. Глаза (они удавались Элишке лучше всего) смотрели с картины прямо на художницу. Правда, черный грифель не мог передать красоты их цвета. Но она-то помнила!
Мужчина на рисунке протягивал руку, словно звал, войти в картину и сбежать из Ирия, от холодного владаря, и возможно, найти счастье, свое место, но в другом мире. Элишка сама поверила своему таланту, и потянулась пальчиком к нарисованным пальцам мужчины…
— Это что-то новое! — у самого уха раздался голос Аннутки. Да так напугал завороженную картиной подругу, что та свалилась с валуна, разбросав листы по всей поляне.
— Дура! — выругалась художница, торопливо подбирая рисунки, пока ветер не решил ими поиграть.
— Ты гляди, хоть что-то от меня почерпнула! — посмеивалась ворона, подняв с земли изображение незнакомца.
— А что это ты сегодня такая довольная? Случилось что-то хорошее?