Солнце мертвых (сборник)

– Тепло мне, – сказала старуха, подрагивая и подумала: «Чего ему раскрываться! Хорошо, что справил себе тулуп, – в дворниках-то как раз».

С полдороги пошел барский лес и напомнил Андрону, что не взяли его в сторожа на сменку ушедшему крестовому: перебрался бы он в теплую, новую сторожку, получал бы двенадцать рублей, и дело легкое. Для такого дела и рук не надобно.

У ворот усадьбы господ Ковровых ходили с фонарем: тоже, должно быть, собирались на машину.

– И барчуки воюют, – сказал Андрон. – Нонче все воюют.

Усадьба напомнила старухе про немцев.

«Здоровые они все да гладкие, – думалось старухе, потому что вспомнился ей толстый управляющий-немец, с рыжей, по брюхо бородой, который запрещал собирать в лесу хворост и которого недавно прогнали. – А Павлушка-то наш и худой, и слабый…»

И хотя ее Павел был крепкий и статный, теперь он почему-то казался ей и хилым, и бледным, похожим на Андрона.

– Глаза заморозишь, – сказал Андрон, по шмыганью носа понявший, что старуха плачет. – Адрест-то у тебя его?

– У меня, в валенке… От кума-то больница недалечко?

– Думается, по ближности… Я Москвы хорошо знаю.

И замолчали на всю дорогу.

За усадьбой опять началось поле, и опять низало в бок ветром. Андрон пригрелся в тулупе и задремал. Занемела с холоду и старуха, у которой даже через платок мерзли глаза. Поскрипывали сани, причмокивал, чтобы не задремать, Глухой, да покашливал на рысце старый мерин.

Уже начало голубеть в небе, когда подъехали к станции, на которой кричал паровоз. Уже просыпались и шумели галки.

Андрон покричал сыну на ухо, чтобы поприглядел за мерином, пока возворотится старуха, и она покричала, что привезет им из Москвы гостинцу, Глухой сказал: ладно, привязал мерина к коновязи у чайной, накрыл дерюжкой и бросил под морду на снег охапку сена. Потом трое долго сидели в холодном зальце и ждали поезд. Старуха сильно прозябла и все никак не могла согреться. Пришел станционный начальник, велел сторожу затопить печку. Приехала толстая барыня из усадьбы и прошла в особую половину. Привезли два тюка промерзшие ямщик с почтальоном.

Старуха попробовала попросить начальника, не разрешит ли им сесть без билета, – едут они проведать раненого сына, из последнего со стариком едут. Он смотрел на нее сверху вниз – такая была маленькая старуха, – оглядел ее бурый в зелень ударявший полушубок, из которого лезла шерсть, и сказал, что этого он никак разрешить не может. Старуха растерянно обсосала пальцы и пошла к сторожу, который стоял на коленках и растоплял печку, и стала жаловаться и рассказывать опять то, что говорила начальнику. Тот выслушал все и сказал, помешивая рукавицей:

– Ничего не поделаешь, без билетов у нас нельзя.

Старуха всплакнула, полезла под полушубок за кошельком и рассыпала завернутые в платочек медные. Потом все искала закатившиеся три копейки.

– Из сил выбились, а нельзя не поехать.

– Как не съездишь, – говорил сторож. – Ничего не поделаешь.

Рассказала старуха и ямщику с почтальоном и все пытала, как же ей быть теперь. Ямщик снял шапку и почесал в голове, а румяный белоусый почтальон вздохнул и сказал решительно:

– Сажайтесь прямо безо всего, вот и все.

Андрон сидел в уголке, руки в рукава и пережидал, когда отпустит поднявшаяся в спине ломота. А она все не отпускала.

– Не буду я выправлять билетов, – сказала ему старуха. – И Павлушке-то ничего не отделишь…

Присела к нему и стала плакать.

Пошел и позвонил в колокол сторож. Потом открылось окошечко, подошел сторож, взял билет для барыни из усадьбы, и тогда Андрон стал было пугать старуху: обязательно надо выправить билеты, а то их, гляди, возьмут и высадят в чужом месте. Но старуха теперь надумала, что надо непременно оставить рубля четыре для сына, бегала маленькими глазами по желтым стенам и все чего-то ждала. На нее смотрел из окошечка начальник, словно ждал, будет ли она выправлять билеты. Но старуха не подходила. Глухой сидел с думающим лицом и молчал. Андрон смотрел на плакат с красной барыней за швейной машинкой и ждал, что будет.

Но прошло время, заиграл на путях рожок, поволокли тюк ямщик с почтальоном, вышла на платформу толстая барыня. Прогромыхал промерзший, тяжелый поезд.

– Пойдем, что ж… – сказала, крестясь, старуха. – Может, господь даст, пустят.

Они полезли в вагон, сперва старуха с мешком, за ней Андрон, путаясь нетвердыми ногами в тулупе. Старуха прихватила его за рукав, а Глухой подсадил сзади. Вышел проводить поезд начальник и смотрел на них от стеклянной двери.

Когда тронулся поезд и пошел обходить вагон кондуктор, высматривая пассажиров, старуха всплакнула и стала рассказывать кондуктору, что у нее старик вовсе больной, что сын ее лежит раненый, и они к нему едут проститься. Кондуктор слушал, посматривая на пассажиров, а когда старуха сунула ему сорок копеек, отмахнулся:

– Это – как контроль, я тут ничего не могу.

И ушел, щелкнув дверью.