Солнце над Бабатагом

— А вот тут, за вокзалом, стоит мусульманский отряд. Так я с командиром беседовал. Говорит, в Бухаре концентрируются крупные силы. У одного Ибрагим-бека больше пяти тысяч. Говорят, среди них есть английские кавалеристы.

— Ну что ж, повоюем.

— Конечно… Не привыкать. Только с одной бригадой много не навоюешь… Вы не слышали, наша дивизия вся пойдет в Восточную Бухару или часть останется здесь? — спросил Кастрыко, бросив быстрый взгляд на Вихрова.

«Какой странный, — подумал Вихров. — Боится?.. Так ведь он же не трус».

Вдали послышался заливистый гудок, паровоза. Наши, второй эшелон, — сказал Кастрыко, поднимаясь и глядя в сторону семафора, откуда доносился приближающийся шум идущего поезда.

— Я вам не нужен, товарищ командир? — спросил Кастрыко.

— Нет, — сказал Вихров. Он тоже встал и пошел к коновязям посмотреть лошадей.

Кудряшов и Федин, прибывшие со вторым эшелоном, подошли к Лихареву как раз в ту минуту, когда он и Бочкарев уже собрались ехать со станции в город Карши к начальнику гарнизона — узнать, нет ли распоряжений бригаде.

Выслушав Кудряшова, доложившего о благополучном прибытии, Лихарев поручил ему связаться по линии и выяснить, где находятся эшелоны 62-го полка. Потом они с Бочкаревым сели на поданных лошадей и направились в Карши.

Перед ними лежала лишенная растительности, унылая, сухая, равнина. Вдали, у стен города, виднелись чахлые рощицы. Солнце палило нещадно. Горячая пыль, клубясь под ногами лошадей, медленно поднималась и, как туманом, закрывала окрестности.

Навстречу тянулись скрипучие арбы, проезжали молчаливые люди в чалмах и ватных халатах. Часто переступая тонкими ножками, проходили вислоухие ишаки…

Наконец всадники, покрытые густым слоем пыли, въехали в город. По обеим сторонам узкой улицы потянулись жалкие глинобитные домики-кибитки с плоскими крышами. Подле них, несмотря на жару, играли черные, как галчата, ребятишки в лохмотьях. Бочкарев посматривал по сторонам, приглядывался к встречным, поражаясь нищете и убожеству. «Плохо, плохо люди живут, — думал он. — Совсем нищий край…»

Его размышления прервал голос Лихарева.

— Павел Степанович, смотри: вот бывший дворец, каршинского бека, — сказал он, показывая на огромное глинобитное здание.

Дворец, окруженный широким рвом и высокой зубчатой стеной, напоминал древнюю крепость.

Они переехали мост через ров и остановились у громадных, источенных червями деревянных ворот. Навстречу им поднялся сидевший в глубокой нише джигит в красной чалме.

Джигит подошел к Лихареву и с таинственным видом шепотом спросил у него, знает ли он пропуск «Мушка». Лихарев отвечал, что пропуск этот ему хорошо известен, но тут же разъяснил джигиту, что так секретное слово не спрашивается. Тот пожал плечами и с усилием приоткрыл плечом одну половину ворот, за которыми виднелась широкая арка. По ту сторону арки оказался второй ров с мостом. Дворец окружали толстые стены — дувалы — с бойницами и зубчатыми башнями.

Проехав под следующей аркой, Лихарев и его спутники внезапно очутились в густом тенистом саду.

Бочкарев некоторое время молча смотрел по сторонам как зачарованный.

Журчащие ручьи и блестевший под нависшими ветвями деревьев большой пруд с плавающими черными лебедями казались волшебным сном. Густая аллея вела к покрытому голубой мозаикой величественному порталу дворца. В свежем воздухе, напоенном пряным запахом цветов, раздавалось щебетание птиц.

— Ну как? — тихо спросил Лихарев, искоса наблюдавший за Бочкаревым.

— Знаешь, Всеволод Александрович, прямо глазам не верю. Это чудо какое-то, — также тихо отвечал Бочкарев.

Они спешились. Алеша повел лошадей на конюшню. Подковы застучали по гладким каменным плитам, покрывавшим двор между аркой и садом.

— А теперь, Павел Степанович, я тебе покажу кое-что, — сказал Лихарев, беря Бочкарева под руку и увлекая его к воротам.

Под аркой виднелась темная ниша, закрытая толстой, в руку человека, ржавой решеткой.

— Что это? — спросил Бочкарев.

— Зиндан. Тюрьма бека.

— Ничего не вижу, — проговорил Бочкарев, тщетно стараясь рассмотреть что-либо в темноте.

— Постой, сейчас я подниму решетку. Осторожно, не стукнись головой.

Они, пригнувшись, спустились в низкое, как щель, подземелье.

На них пахнуло сыростью.

При неясном свете спички они увидели замшелую стену с вмурованными в нее цепями.

В глубине чернела узкая горловина колодца.

— А колодец зачем? — спросил Бочкарев.

— Это и есть зиндан. В нем сидели осужденные навечно.

Заглядывая в глубокий колодец, Бочкарев чиркал спичку за спичкой.

Со дна зиндана скалил зубы человеческий череп.

— Смотри, — сказал Бочкарев, — Там что-то белеет.