Солнце над Бабатагом

— Кости… Мы взяли штурмом этот дворец еще в двадцатом году, когда фронтом командовал Михаил Васильевич Фрунзе, — рассказывал Лихарев. — Тут было несколько узников. Один из них так оброс волосами, что с головы они спускались до пояса, а борода закрывала грудь. Этот человек весь высох и мог ползать только на четвереньках. Представь себе, он даже не помнил, когда и за что был закован в цепи и брошен в колодец. А другой просидел несколько лет в железной клетке. Она была так мала, что он не мог даже вытянуть ноги. Представляешь, ужас какой?.. Говорят, в степах дворца заживо замурован народный певец.

Бочкарев вышел на воздух.

— Да, не зря вы тут воевали, — проговорил он, покачав головой.

Они молча прошли через сад и по двойной лестнице поднялись во дворец.

В большой комнате с покрытыми мозаикой стенными нишами два командира сидели на ковре и играли в шашки. Один из них, сидевший спиной к дверям, оглянулся, увидел Лихарева, и на его морщинистом, с черными усами, полном лице изобразилось крайнее удивление, вдруг сменившееся такой бурной радостью, что, казалось, все в комнате сияло и улыбалось.

— Всеволод! — вскрикнул он, поднимаясь. — Вернулся? Какими судьбами, дорогой? — Широко расставив руки и постукивая деревянной ногой, он направился к Лихареву.

— Медведев!.. Здорово, старина! — обрадовался Лихарев.

Они крепко обнялись и расцеловались.

Молодой командир, игравший с Медведевым, собрал шашки и скромно удалился.

— Всеволод Александрович, дорогой, а ведь я только о тебе вспоминал, — говорил Медведев, с любовью глядя на Лихарева. Он перехватил недоумевающий взгляд товарища, устремленный на его ногу.

И не говори! — с досадой сказал Медведев. — Ибрагим, собака, отстрелил. Ведь ты только уехал, а мы пошли в Локай. Там она и осталась. Обещают протез прислать. А пока шкандыбаю на липовой ноге, на березовой клюке. Ездить верхом не могу, и вот назначен начальником гарнизона.

Он ступил шаг назад и сказал:

— Так ты, значит, вернулся?

Улыбка прошла по худощавому лицу Лихарева.

— Выходит, что так.

— И кем же ты теперь?

— Комбригом в одиннадцатой дивизии.

— От души поздравляю.

— Вот позволь тебе представить нашего военкомбрига, — сказал Лихарев, показывая на Бочкарева.

— Очень рад! Очень, — приговаривал Медведев, то пожимая руку Бочкарева, то вновь принимаясь обнимать Лихарева. — Вот радость-то!.. Ну, пошли скорей мыться!

Он прохромал в соседнюю комнату, принес мыло и полотенце, и они, весело разговаривая, прошли в сад.

Лихарев и Бочкарев разделись до пояса, вытрясли пропыленные гимнастерки и, покряхтывая от удовольствия, принялись умываться холодной водой.

— Ну, гости дорогие, не знаю, право, где вас посадить, — заговорил Медведев с озабоченным видом. — Стульев у меня нет, — Бек обходился без них. Хотя вам, бухарцам, не привыкать. Идем ко мне.

Они прошли в богато убранную коврами комнату.

Медведев собрал по углам целую охапку шелковых подушек и бросил их на ковер.

— Садитесь, товарищи, — предложил он радушно.

— Ну, теперь поговорим о деле, — сказал Лихарев, опускаясь на ковер рядом с Бочкаревым. Он взглянул на Медведева. — Ты не получал каких-либо распоряжений бригаде?

— Пока нет, — ответил Медведев, — Вчера вечером комкор Павлов вызывал меня по прямому проводу и дал указания в отношении Блиновской кавалерийской бригады.

— Блиновской? Что это за бригада? — спросил Лихарев.

— С Кавказа прибыла. Имени Блинова, а командует Тархов какой-то. Ночью разгружались. Комбрига я еще не видел. Должен скоро приехать, — пояснил Медведев, присаживаясь, напротив товарища.

— Так… Ну, а вообще какая обстановка в Восточной Бухаре? — спросил Бочкарев.

— Обстановка напряженная. На Амударье появился Селим-паша. Турецкий генерал. Дядя Энвера. С ним около тысячи всадников. Против Селим-паши будет действовать Блиновская бригада. Ну а вам, я думаю, придется драться с основным врагом — Ибрагим-беком.

Лихарев усмехнулся.

— Старые «знакомые. А где сейчас Ибрагим?

— В Локае.

— И большая группировка?

— Тысячи три.

В дверях послышался шорох. Вошел старик с большим медным подносом в руках. Он молча поклонился и поставил на ковер поднос с большим фарфоровым чайником, пиалами и изюмом. Расстелив перед сидевшими небольшую скатерть и расставив на ней все принесенное, старик удалился.

— Ну, рассказывай, какие еще новости? — спросил Лихарев, наливая чаю себе и Бочкареву.

— Новостей много. Всего сразу не упомнишь… Стоп! Ты Гроссмана знаешь? У меня был помощником. Из немцев, рыжеватый такой?

— Ну как не знать! Знаю, конечно, — сказал Лихарев.

— В штаб корпуса начальником отдела назначен.

— Очень рад за него.

— Погоди радоваться.

— А что?

— Пришлось мне быть у него по делу. Так, понимаешь, еле руку подал. Говорит — сквозь зубы цедит, Загордился — не подходи.

— Ну что ж! Могу напомнить старую истину: чванство и высокомерное зазнайство присуще людям ничтожным, а на таких и обижаться не стоит.

— Так я не кончил о Гроссмане, — сказал Медведев. — Ведь прогнал его Павлов.

— Да? За что? — удивился Лихарев.