Солнце над Бабатагом

Мимо них потянулась колонна. Это ехали лучшие всадники Восточной Бухары. Их загорелые лица с чуть скошенными глазами были полны горделивого достоинства и суровой решимости. Бойцы, столпившись, во все глаза смотрели на них.

— Хороши ребята,— выразил Сачков общую мысль.— Ну, теперь басмачам крышка, весь народ против них...

Подождав подхода 62-го полка, Лихарев приказал дать ему полный отдых. Через три часа бригаде предстояло выступить на Хазрет-Бобо по следам Ибрагим-бека.

Маринка и Лола сидели на ковре под тутом в гостях у Сайромхон. Тут же находилась Олям-биби и еще две девушки в цветных рубашках до пят.

— Значит, ты смело к нему подошла? И он не заругался!—допытывалась Олям-биби у Сайромхон.

— А зачем его бояться? Он хороший человек.

— А ты что ему сказала?

— Что сказала? Что мне нужно, то и сказала. Братик, говорю, не могу жить со стариком. Найдите мне мужа, хоть бедного, но молодого,

— Ну а он?

— Подумаю, говорит. А о чем он хочет думать, не знаю. Тут и думать нечего. Вон какие у него есть хорошие ребята из наших... Я бы еще с ним поспорила. Но уж очень хорош. Как поглядел, так у меня сердце оборвалось. Глаза светлые, а смотрит, будто насквозь видит.

— Сайромхон, вы уверены, что он может вам помочь?— спросила Лола с грустной улыбкой.

— Он обещал подумать. Только нужно, чтоб он скорее думал. Мне ждать нельзя. Рахманкул меня до смерти забьет. Вы знаете, девушки,— Сайромхон понизила голос,— Рахманкул басмач. Вчера ночью два человека привезли ему полные хурджуны серебра. Я подслушала, Все пойдет басмачам. И четыре лошади на конюшне тоже пойдут басмачам. Жаль, что уехал большой командир. Я бы ему сказала.

— А ты скажи военкому Башкату.

— Башкату больной. Его чуть не убили.

— Я ему скажу,— предложила Лола.

— Скажи, джанечка,—попросила Сайромхон.— Да не только про Рахманхула скажи. Тут все баи помогают басмачам. Я слышала. И Назымджан, и Пирмат, и Абдукарим. Все они басмачи.

— Девушки, как это называется, что аскеры построили?— спросила молодая женщина в желтой рубашке.

— Это театр,— сказала Маринка.

— Театр? А что такое театр?

— Ну, там представляют, поют, показывают разные забавные истории. Музыка играет.

— Это интересно?

— Очень.

— Рахманкул говорит,— шайтанская затея,— сказала Сайромхон,— Говорит, кто будет смотреть, тех аллах накажет.

— Он чувствует, что в театре будут про него рассказывать.

— Про него?

— Да. И про других баев, как они бьют своих жен и обижают дехкан. Скоро в театре будет представление.

— Вот бы пойти посмотреть!

— Нас не пустят,— сказала Олям-биби.

Маринка посмотрела на нее своим серьезно-задумчивым взглядом.

— Кто не пустит? Красноармейцы?— спросила она.

— Нет, что вы! Наши отцы нас не пустят.

— А по-моему, так, девушки!— воскликнула Сайромхон.— Надо сговориться и пойти всем вместе. Что они нам сделают, если мы все вместе пойдем? Вот Марин-хон и Лола-хон говорят, что мы, женщины, такие же люди. Они верно говорят. А что мы видим, кроме работы? Ничего! Мы тоже хотим жить!

— Я пойду с вами,— сказала Олям-биби.

— И я тоже,— подхватила девушка в желтрй рубашке.

— Ну вот и хорошо, девушки,— сказала Сайромхон.— Теперь надо подготовить остальных наших подруг,—и шайтан возьми всех этих баев! Что мы — хуже

Лола встала, — Ты куда, дорогая?— спросила Маринка.

— Пойду домой. У меня здесь болит,—девушка показала на сердце.

— Вместе пойдем.

Они попрощались с подругами и вышли на, улицу.

За снеговыми горами пылал ярко-багровый закат. Снег искрился, сверкая мириадами блесток. Срлнце быстро садилось, и на смену потокам плывущих лучей опускались густые синие тени.

Внезапно с гор налетел резкий ветер. Зашумели деревья. Повеяло холодом.. Вдали загремел гром. Затягивая небо, из-за гор потянулась большая черная туча.

На ее рваных краях еще некоторое время отражались огненные блики лучей. Потом они, в последний раз вспухныв, погасли, и мгла опустилась на землю. Упали первые капли дождя.

«Странно»,— подумала Лола,— как поздно гроза». Сердце ее сильно забилось, и девушку охватило тяжелое чувство тоски...

Выступив из урочища Чагам, Лихарев двинулся на юг, к перевалу Хазрет-Бобо. Вокруг поднимались зеленевшие горные кряжи, местами словно вспоротые огромным плугом, обнажившим буро-красные пласты суглинка. Среди этих пластов, как по ущельям, бежали ручьи горько-соленой воды.

Хотя было только начало апреля, но солнце сильно палило, и трава на высоких местах начинала желтеть. Лихарев знал, что пройдет еще несколько дней — трава поблекнет, сгорит, и на ее месте вырастут жесткие, с острыми шипами колючки. Но пока жизнь еще кипела вокруг: жужжали мухи, звенели комары, блестя прозрачными, как слюда, крылышками летали стрекозы, трещали кузнечики, стрелой проносились жуки, в фисташковых рощах слышалось щебетанье птиц.

В безоблачном небе парил беркут. Он описывал широкие круги над горами, опускался, взлетал и вдруг, сложив крылья, камнем ринулся вниз.