Солнце над Бабатагом

Жадно напившись, он присел, но тут же повалился на спину.

— Андрюша, давай твоя шея,— заговорил Парда, кладя свою руку на плечо товарища.— Вутедаким манером. Айда!..

Часто останавливаясь, они взобрались, наконец, на вершину горы. Отсюда хорошо был виден Гилян.

Из кишлака доносились отдаленные звуки выстрелов. Крошечные фигуры людей сновали во дворах, тащили что-то и перебегали по плоским крышам кибиток.

— А ведь грабят, черти!—сказал Латыпов, приглядываясь. Он взял флягу Парды и, перед тем как напиться, взболтнул ее.

— Вода совсем мало остался,— сказал Парда.

29

Предположения Ладыгина о новом штурме не оправдались. Видимо, Казахбай понес большие потери и теперь решил взять осажденных измором. Басмачи не стреляли, но когда Ильвачев попробовал высунуться, из-за соседних дувалов сразу же защелкали выстрелы...

Кузьмич сидел возле Маринки и проверял ее пульс. Тут же находились Вихров, легко раненный в голову, Климов и пришедший на перевязку чернявый боец из первого взвода. Проверив пульс девушки, Кузьмич засудил рукава, достал из сумки ножницы и ловко разрезал залитую кровью материю.

Маринка, не приходя в себя, тяжело застонала.

— Ну, слава богу, колено цело,— сказал Кузьмич, ощупывая ногу девушки.— Ребята, да отойдите вы наконец,— сердито проговорил он.— Мало ли что пестра! Факт. Неудобно... Держите ногу, товарищ командир. Нет, вот так — на весу...

— Ну что?— тревожно спросил Вихров.

Кузьмич с опаской покачал головой.

— В кость, в бедро, а немного повыше — и в живот бы попала,— сказал он, нахмурившись.

— Что же теперь делать?

— В госпиталь надо, а то, боюсь, как бы хуже не стало. А какой тут госпиталь?..

Ночью Маринке стало хуже. У нее начался бред. Она лежала неподвижно с открытыми, но невидящими глазами и, держа руку Вихрова горячими пальцами, тихо шептала:

— Митя, милый, вот и приехал... А как я тебя ждала, дорогой... Голубчик... Сокол мой ясный, дружок...— Она называла его всеми нежными именами, какие только можно было придумать.

— О, черт!— воскликнул Кондратенко, сидевший тут же с Ильвачевым и Кузьмичом.— Если она только умрет, не возьму в плен ни одного басмача!— Он сердито ударил кулаком по колену.

— Пустяки говоришь,— отрывисто сказал Ильвачев, оглядываясь на Кузьмича, который громко откашливался, словно прочищал горло.

— Митя, милый...—быстро шептала Маринка.— Теперь мы больше никогда, никогда не расстанемся. Правда? Всегда будем вместе... Ну, поцелуй меня... Поцелуй...

Ильвачев взглянул на Вихрова.

— Чего же ты? Поцелуй ее. Может, ей лучше станет...

Он встал и, сморкаясь, вышел во двор.

Ладыгин сидел у бойницы.

— Ну как?— спросил он, когда Ильвачев подошел и присел подле него.

— Бредит,— хмуро сказал Ильвачев.— Температура высокая. В госпиталь ее надо...

— Где наши? Где бригада? Почему до сих пор нет никого?— проговорил с досадой Ладыгин.

Они не знали, да и не могли знать, из-за чего произошла задержка. Басмачи завалили ущелье на пути бригады, и теперь, встретив непроходимое препятствие, бойцы искали обходной путь, карабкались по кручам и скалам. Только мусульманский дивизион Куца, двигавшийся другой дорогой, в эту минуту вел бой с крупной бандой басмачей, настойчиво пробиваясь к Гиляну...

Небольшой костер, горевший подле дувала, отбрасывал вокруг яркие блики, выхватывал из тьмы забинтованные смуглые лица, летние шлемы и отсвечивал на ручном пулемете.

У бойниц чернели фигуры часовых. Изредка где-то вдали слышались выстрелы.

К костру подошел высокий боец в накинутой на плечи шинели. Он присел на корточки и, вынув кисет, стал крутить папироску.

— Сейчас на перевязочном был,— заговорил он, обращаясь к собравшимся.— Гордиенко умирает... Видел взводного с третьего взвода, этого, который на вороном коне ездит, с мундштуками.

— Савельева?— спросил чей-то голос.

— Да. Ему, братцы, клинком полщеки отвалили. Лежит, голова кругом забинтована. Я сам видел, когда они в ворота ввалились, так он один против десятерых дрался. Троих из нагана свалил, а четвертый по голове его рубанул. Однако рубят они плоховато. Прямо сказать, не лихо рубят...

— Я их с моего шоша штук пятнадцать подвалил, как они во двор кинулись,— проговорил безусый боец.— Если бы не я, торчать бы нашим головам на кольях.

— Ну, ты, Арбузов, завсегда первый герой,— насмешливо сказал взводный Сачков,— и как это тебя еще в комбриги не произвели? Прямо упущение по службе.

— Нет, он верно, ворота спас,— заметил рябоватый боец.— Я видел. Когда Гордиенку подвалили, Арбузов как вдарит, так они и рассыпались.

Все помолчали.

— Что же теперь будем делать, братцы?—спросил рябоватый боец поглядывая на товарищей.— Басмачей-то ведь раз в двадцать больше. Тяжелое положение.

— Мы так-то вот на польском фронте под Замостьем попали,— сказал Сачков.

— Ну и как?

— Вышли. Да еще панам так бока наломали, что они миру запросили.

— Где наше не пропадало — в случае чего грянем в атаку, прорвемся,— уверенно проговорил боец с забинтованной головой.

— А раненые?

— Да, верно... Не иначе как нам придется своих дожидаться.

— Чего же они не идут?

— Все могло случиться...