— А вот Латыпов с Пардой, видно, в плен попали,— сказал забинтованный боец.
— Они в плен не сдадутся. Не такие ребята,— возразил Сачков.
— А что в плен? С живого шкуру долой.
— Я все думаю, как это нашу сестрицу поранило?— в раздумье произнес пулеметчик.— Она же сзади была.
— Пуля заднего скорее найдет,— сказал Сачков.
Бойцы помолчали. Вокруг было тихо. Только временами доносился из-за стен конский топот и негромкие голоса.
— А командир-то наш сегодня доказал,— заговорил один из бойцов.
— Веселый паренек и геройский. А я было в нем сомневался.
— Я слышал, командир эскадрона его ругал, что себя, мол, не бережет,— подхватил рябоватый боец.— А он говорит: «Для чего же, в таком случае, вольтижировке обучают».
— А что? Только тот и есть кавалерист настоящий, который вольтижировку знает,— сказал Сачков.— Вдруг какая тревога или там паника — конь побежал, а ты сесть не успел. Сейчас его за хвост, толчок — и в седло. На скаку умей садиться...
— Правильно,—сказал боец с забинтованной головой.
— Нет, наш-то хорошо сделал. В общем, командир настоящий. И в обращении человек ласковый,— заключил пулеметчик.— И красивый такой. Прямо портрет.
— А вот наш Кастрыко — командир форменный: голову в бою не теряет,— заговорил чернявый боец из первого взвода,—и распорядиться умеет. Но уж письмо бойцу написать —это извини-подвинься. Много о себе понимает.
— Я бы ему на свои деньги веревку купил, только бы повесился,— тихо проговорил пулеметчик.
— Чего ты, Арбузов, ворчишь?— спросил Сачков.
— Да нет, я так, про себя...
Солдаты еще поговорили немного и один за другим задремали подле бойниц...
Ночь прошла спокойно, и когда рассвело, басмачей нигде не было видно.
— Неужели ушли?—недоумевал Ладыгин, вглядываясь в сероватые гребни.— Нет, кто-то там есть. А ну, смотри, Ильвачев, вон, под той сопочкой. Видишь, чернеется?
С гор спускалось несколько человек в цветных халатах. Один из них махал снятой с головы белой чалмой.
— Что за делегация?— недоумевал Ладыгин.
— Может быть, парламентеры?— предположил Ильвачев.
Люди подходили к кишлаку.
— Гриша!—позвал Ладыгин.— Расспроси их, кто они, чего им надо.
Прибывшие, перебивая один другого и размахивая руками, горячо говорили что-то. Один из них, горбоносый, с пышными усами, в исступлении бил себя в грудь кулаком.
— Ну, что он толкует?— спросил Иван Ильич.
— Говорит, банда, с которой мы вчера дрались, пришла в кишлак и грабит жителей. Они просят, чтобы мы поехали и спасли их имущество.
— Спроси, как проехать до их кишлака?
— Говорит, что этим ущельем. Банда находится в кишлаке Шут.
— Добре...
— Что же им передать?
— Скажи, что мы приедем.
Горбоносый в белой чалме опять залился слезами. Остальные обступили Гришу и принялись настойчиво требовать что-то.
Переводчик пожал плечами.
— Они просят ехать сейчас, а то будет поздно.
Ладыгин взял Ильвачева под руку и отвел его
в сторону.
— Как ты смотришь на это?— спросил он.
— Трудно сказать. Ведь у нас осталось только тридцать шесть человек. Конечно, можно рискнуть, но кто сможет поручиться, что в ущелье мы не попадем в ловушку?
— Правильно,— согласился Иван Ильич.— Делегация мне кажется весьма подозрительной. Очень уж у них разбойничий вид.
Харламов, не спускавший глаз с горбоносого человека и следивший за каждым его движением, заметил, как он, зло блеснув глазами из-под чалмы, зашептал что-то соседу. Тот быстро взглянул на Ладыгина, и Харламов прочел в его взгляде свирепую ненависть.
Подойдя к Ладыгину, Харламов высказал ему свое подозрение.
— Так что же мы? Ведь можно проверить,— спохватился Ильвачев.— Идем к ним!
— Гриша, скажите, пусть они снимут халаты,— приказал Ильвачев.
Поняв, чего от них требуют, горбоносый человек бросил по сторонам растерянный взгляд. Его коричневое, в морщинах лицо побледнело.
— Чего же он?—прикрикнул Ладыгин.— А ну, снять с них живо халаты!
— Ну вот, смотрите,— заговорил Ильвачев, показывая на обнаженные плечи задержанных.— Видите, потертости от ружейных ремней? Гриша, спроси их, давно они служат у Казахбая и грабят дехкан?
Бандиты молчали.
— И главное, на что били, подлецы! Знали, что мы не откажем им в помощи,— говорил Ильвачев, с ненавистью глядя на бандитов.
30
Латыпов и Парда лежали вторую ночь на вершине горы. Они были здесь почти в безопасности. В случае нападения им пришлось бы оборонять только крутую тропинку. Позади них был отвесный обрыв; оттуда, из глубины, едва слышно доносился глухой рев потока. Шум быстро бегущей по камням воды еще больше распалял жажду, мучившую обоих бойцов.
Они лежали, чутко прислушиваясь к ночным звукам и шорохам.
Молодой месяц стоял над горой. При свете его была хорошо видна внизу серебристая полоска потока.
— Ну, мы айда!— сказал Парда с решительным видом. Он приподнялся.
— Что ты?— дивился Латыпов.
— Вода набирал.
— Да ты что, друг, спятил?
— Спятил? Букнима—спятил?—поднимая тонкие брови, спросил Парда.— Мы пошел за вода,— Он показал в сторону пропасти.
Но Латыпов и слушать его не хотел. После того как он спас юношу, Парда стал ему еще дороже и ближе.