Солнце над школой

— Ну вот, Олег Громов, — сказал следователь. — Учреждение у нас ты знаешь какое. И мы тебя и просим и предупреждаем: говори только правду. Просим потому, что этим ты нам поможешь, а предупреждаем затем, чтобы ты случайно — из-за страха или из злого умысла… ты не качай головой, и такие бывают — и себе и другим не повредил. Понял? От тебя требуется одна только правда — какая бы она ни была, хоть самая страшная или самая печальная. Вот так. Понял?

Я снова кивнул.

— Хорошо. Теперь обернись и скажи: кого из этих людей ты знаешь?

Я с большим трудом обернулся. Оказывается, у стены, у двери, через которую я вошел в комнату, на стульях сидело человек восемь. Ближе всех к двери — парень в лыжном костюме и грязной стеганке, потом молодая, но какая-то помятая женщина в синем пальто, еще какие-то парни, старик…

Тот самый старик спекулянт, который покупал у меня коньки с ботинками и приходил ко мне домой! Он, не моргая, смотрел на меня. Его глаза теперь не слезились. Они были сухими и жесткими, и возле них лежали прямые ровные морщинки. Рядом с ним сидел еще один стриженный наголо широкоплечий парень в хорошем пальто из бобрика с каракулевым воротником. На скулах парня перекатывались желваки, и выглядел он очень злым. Парень этот сразу показался мне знакомым. Но вспомнить, кто он, я не смог, потому что все время смотрел на старика и вспоминал слова матери: «Ах, Алька! Не знаю, чему вас в пионерском отряде учат? Такую дрянь жалеть! На мальчишках деньги зарабатывает».

Теперь я знал, что буду говорить только правду. И я сказал следователю:

— Я знаю этого старика.

— Хорошо! — кивнул следователь. — Как и когда ты с ним познакомился?

Я рассказал все как было. Старик вдруг безразлично бросил:

— Врет он… Должно быть, украсть у меня что-нибудь хотел, а я ему уши надрал. Вот он теперь и плетет.

— Вы думаете? — спросил у него следователь, но не дождался ответа и обратился ко мне: — А кроме базара, ты с ним нигде не встречался?

Теперь мне предстояло признаться в собственной лжи, в своем слабоволии. Но я уже не хотел отступать и рассказал о том, что было у нас дома.

Следователь стал потирать лысину совсем как Петр Семенович, а потом спросил у старика:

— Вы подтверждаете сказанное Громовым?

— Не знаю. Не помню. Но если я действительно был у них на квартире, то все равно тогда он говорил другое, не то, что сейчас. А за ложные показания полагается тюрьма, гражданин следователь, — поучающе закончил старик.

У него были страшные глаза — пустые, бездонные и очень злые. Мне стало опять не по себе, и я подумал: «Неужели меня посадят в тюрьму? — Но сейчас же решил: — Все равно, но только не врать, только не врать…»

— Так и запишем. — Следователь взял ручку. — Больше ты ничего не скажешь? (Я отрицательно помотал головой.) И ни одного человека из этих ты не знаешь? Посмотри еще раз. Как следует.

Ни парня в лыжном костюме, ни женщины я не знал. Паренек в бобриковом пальто, что сидел рядом со стариком, отвернулся. Но я все-таки видел его и был твердо убежден, что где-то встречался с ним. Но кто он — сказать не мог. Старик не сводил с меня своих пустых, бесцветных глаз, и я опять почувствовал, как во рту все пересыхает.

Следователь приказал:

— Ну что ж… садись, посиди.

— Где? — с ужасом спросил я.

— А вот там… — И следователь показал на стул, что стоял рядом с парнем в бобриковом пальто.

В ту минуту мне стало понятно, что и меня теперь заберут в тюрьму, потому что я тоже преступник. Старик был прав. Я даже не знаю, как дошел до стула, как сел. В это время следователь снял трубку с телефонного аппарата и коротко приказал:

— Следующего.

Потом он стал рассматривать бумаги, изредка поглядывая то на одного, то на другого из нас. В комнате было очень тихо. Зазвонил телефон, следователь сказал в трубку «да» и прислушался к тому, что ему говорят. Я услышал, как мой сосед, паренек в бобриковом пальто, сквозь зубы прошептал:

— Ты молчи! Иначе — в камере прибьем.

Только тогда я понял, как промахнулся, сказав, что знаю старика.

Я, наверное, очень побледнел — это всегда со мной бывает, когда случаются какие-нибудь неприятности. По коже пробежал озноб. Следователь все слушал, что ему говорили по телефону, вертел карандашик и кивал головой.

Парень опять прошипел:

— На все отвечай — «не знаю». А за старика мы еще получим.

Знакомое словцо сразу напомнило мне и голос парня. Но где я его слышал — не знал. Да в ту минуту это было и неважно. Я понял, что пропал, что мне теперь нет пути назад и в тюрьме меня прибьют за то, что я выдал старика. Мне нужно было спасать свою жизнь. Но как?

Широкоплечий парень в бобриковом пальто подсказывал: нужно молчать.

И я уже почти решил молчать, но вдруг вспомнил отца и подумал: «Неужели он, если бы ему грозили враги, испугался? Нет! Он выполнил свой долг. Так неужели я струшу? Нет! Пусть меня ждет что угодно, а я буду говорить правду».

И я тоже, не открывая рта, не поворачивая головы, сквозь зубы ответил пареньку:

— Пошел к черту!