— Пошел ты!.. Я раньше говорил — надоело мне это. И всё!
— Когда же тебе надоело, Гринь? — спросил следователь.
— А вот после того, как мы у того — Громова — деньги отобрали. Понимаете, он один против троих стоял и не струсил. Мне это понравилось, и я все время думал: «Почему он не боится, а мы все время живем как загнанные? Всегда чего-то боимся, всегда трусим, что вот поймают, вот засыплемся…» Я и во второй раз пошел его встретить, чтобы проверить, как он. Так ведь не только он не струсил, а даже та девчонка, что с ними была, драться приготовилась. Чубуков — вы сами знаете, гражданин следователь, — еще раньше от нас оторвался, и напрасно вы его задержали. А я с того времени стал задумываться. Противны они мне стали…
— Вот и главное, что противны. Вы сами подумайте, ребята: один вот такой гнилой, насквозь гнилой старикашка развратил немало молодежи. А почему? А потому, что жалели его: старенький, бедненький, жить ему нужно — вот и подторговывает. — Следователь схватил папки. — А вот дела этого старенького и бедненького. В Иванове на рынке «Барашек» лавку имел. В двадцатых годах сидел. В тридцатых был осужден за спекуляцию. Вышел. Во время оккупации в Ростове на рынке лавку имел. Теперь сюда перебрался. И вот смотрите, до чего подл: торговал, обманывал, краденое сбывал, на мальчишках деньги зарабатывал, а пенсию получить не постеснялся — получил! Справок много приберег. Даже тот факт, когда лавку держал, обернул так, будто сам у себя в приказчиках служил. Нашлись в Иванове такие добрые дяди — прислали ему справочку. Получается, всю жизнь трудился человек и заслужил отдых. Попробуй придерись к нему — пенсионер! А этот пенсионер скольким мальчишкам судьбу испортил! Вот возьмем тебя, Гринь. Есть в тебе кое-что хорошее. Отец на фронте за Родину погиб. Не хочется мне отдавать тебя под суд. Но и так твое дело оставлять нельзя. В общем, подумаю еще… — Он и в самом деле замолк, как будто задумался, а потом решительно сказал: — Вот что, Гринь. Пиши-ка ты мне расписку о невыезде. У тебя уже паспорт есть — человек ты взрослый. И помни, что знаем мы многое. Походи на воле, подумай. Пиши.
Гринь смотрел на следователя широко открытыми глазами, а тот протягивал ему бланк:
— Ну, пиши, пиши! Хочу верить, что будешь еще человеком. А подведешь — и мне беда, и тебе не легче.
Гринь быстро облизал пошерхнувшие губы и выдохнул:
— Что ж… спасибо. Я уже подумал…
Пока Гринь писал что-то на бланке, следователь вздохнул и обратился ко мне.
— А тебе большое спасибо! — Он вдруг протянул мне руку и, пожимая, сказал: — Спасибо за то, что в детской комнате не струсил, а сказал правду. Это помогло нам надежней нащупать всю шайку — за стариком мы давно следили, а вот всех его подручных не знали. Спасибо за то, что сегодня честно сказал. И даже тогда не испугался, когда сел рядом с преступниками. Вот за все это спасибо. И вот еще что: язык за зубами держать умеешь?
— Да, — ответил я.
— Так вот, в школе никому — самым лучшим друзьям — не говори, что тут слышал и видел. Спросят — просто отвечай: вызывали по делу. И все… Товарищ Петренко, сына вы можете взять, но под расписку. Пишите.
Растерянный и злой Сашин отец сел против Гриня. К нему подошла женщина — старший лейтенант — и предупредила:
— Смотрите, Петренко! Если узнаем, что бьете сына, — плохо будет! Так и запомните.
Сашин отец оторвался от бумаги, покраснел, побледнел и пробормотал:
— Честное слово, не будет этого!
Ему, кажется, было труднее всех, потому что всех как будто прощали, а его, наоборот, наказывали.
Потом вчетвером мы вышли на улицу. Гринь сразу побежал к трамваю. Сашин отец остановился и долго не мог прикурить. Мы тоже остановились, чтобы подождать его. Чеснык вздохнул и положил руку мне на плечо.
— Олег, ты только не думай… не думай, что тот пятак был твой.
— А я и не думаю, — пожал я плечами. Ведь когда мы играли, я действительно видел, что чесныковский пятак был только похож на мой.
— Нет, честное слово, Олег! Я когда «сухари» тебе завязывал, он выскочил из твоего кармана и сразу покатился в море.
— Да шут с ним, с пятаком! Не в нем дело.
— Нет, в нем! — сурово сказал Сашка. — Ведь я знал, что он у тебя счастливый, и раньше не играл. А когда увидел, что он пропал, решил обыграть. Понял? И ты можешь меня стукнуть — я даже мизинчиком не шевельну.
— За свой пятак я не стукну — ты в этом не очень виноват. А вот за подпиленный…
— Ладно, бей! — Чеснык сделал шаг в сторону, заложил руки за спину и вытянул вперед шею. — Бей!
Почему-то стало смешно — я еще никогда не видел, чтобы люди сами напрашивались на наказание.
— Да брось ты, Сашка! Зачем бить? Ведь все уже прошло.
Он стоял и ждал, потом тряхнул головой, достал из кармана свой пятак и показал его мне:
— Тот?
— Тот самый. Подпиленный.
— А теперь смотри.
Петренко размахнулся и швырнул его куда-то в темноту, за забор.
Мы так и не дождались Сашиного отца и молча пошли по улице.
Тускло горели фонари. С моря полз противный туман. Было холодно и промозгло. И вдруг из темноты появились четыре тени. Они медленно подвигались к нам.
Я присмотрелся и крикнул:
— Аля!
Александр Амелин , Андрей Александрович Келейников , Илья Валерьевич Мельников , Лев Петрович Голосницкий , Николай Александрович Петров
Биографии и Мемуары / Биология, биофизика, биохимия / Самосовершенствование / Эзотерика, эзотерическая литература / Биология / Образование и наука / Документальное