Солнце сияло

Это было так горячо, что я весь полыхнул внутри жаром. Что это могло быть за предложение, если оно не имело касательства к журналистике?

— Когда подъехать? — вытянулся я по стойке смирно. — И куда?

Замечательная закономерность — не знаю, как у других, это общее правило современной цивилизации или сугубо личное свойство моей жизни, — но едва не все повороты в моей судьбе связаны с телефонным звонком. Моим или ко мне.

Фамусов ждал меня прямо сейчас. Но не в Стакане, как можно было предположить. На электромеханическом заводе имени Ильича, бывшем Михельсона, не путать с бывшим Гужона. Где в вождя мирового пролетариата стреляла слепая эсерка Каплан, почему и промазала.

По пути на станцию метро «Серпуховская», откуда мне еще было пять минут пешком до этого самого завода, где почему-то гужевался Фамусов, я ломал себе голову, зачем я ему понадобился. Не жениться же на своей дочери собирался он мне предложить. Никаких поводов к тому не было, и девять месяцев, как мы расстались, уже давно отстучали.

Пропуск на проходной благополучно дожидался меня. Продюсерская компания «Видео-центр», сказал охранник, вытаскивая из коробки листок с моим именем.

«Видео-центр», «Видео-центр», крутил я в голове название фирмы, поднимаясь по лестнице заводоуправления. Название было мне знакомо. Я шел в одну из крупнейших компаний, занимавшихся изготовлением рекламы. Но какое отношение имел к ней Фамусов, состоя на государственной службе?

Я тогда еще не мог себе и представить, что офис, в котором меня принял Фамусов, был лишь одним из офисов его компании. И в каждом был у него кабинет. И приемная перед кабинетом. И секретарша в приемной. И все это в каждом, в каждом.

— Добрался наконец, — сказал Фамусов, пожимая мне руку. — Кофе нам. Только не растворимый, а настоящий, эспрессо, — бросил он стоявшей в дверях секретарше. И вновь обратился ко мне: — Долго как добирался. Что, такси нельзя было взять?

Любопытная вещь, я это отметил сразу, еще он только мне позвонил: на встрече Нового года он обращался ко мне исключительно на «вы». А сейчас на «ты», и с такой твердостью, что ясно было: это не случайно, наоборот — очень даже осознанно. Как бы тогда и теперь я был для него в разных качествах, и к тому, каким я был для него сейчас, обращаться на «вы» было излишней роскошью.

Однако же признаваться, что на такси у меня элементарно нет денег, похавать бы три раза в день — вот мои возможности, признаваться в этом мне не хотелось.

— На такси и ехал, — с фарисейской постностью сказал я. — Но пробки! Черт знает что. Столько машин стало в Москве.

— Да, это да! — с удовольствием единомыслия согласился Фамусов. — Черт знает что. Иногда думаешь, хоть на метро езди.

— А мы не думаем, мы на метро и ездим, — в противоречие со своими предыдущими словами продолжил я.

Настроение удовольствия, разлившееся было по лицу Фамусова, истаяло с него. Он помолчал, глядя на меня взглядом бездушного высокогорного валуна, и усмехнулся:

— Ох, Саша! Гляди, передумаю.

— Что передумаете?

— Садись, — махнул он рукой на кресло — дикообразный черный гиппопотамище, сработанный под три таких седалища, как мое. — Давай вот что, — сказал он, устраиваясь на другом гиппопотаме. — Без выгибонов. Хочешь с выгибонами, тогда встаем — и ножками. На это предложение, что я хотел тебе, у меня очередь — последний за горизонтом.

— Я весь внимание, — сообщил я Фамусову. Спина моя была прямей стрелы в полете, руки на коленях — демонстративная поза пай-мальчика.

Фамусов поморщился. Но стерпел.

— Что такое клип, представляешь? — спросил он. — Музыкальный, в смысле.

Очень было бы странно, если б я не представлял. Два бы года назад другое дело, а теперь по всем каналам шло столько этой нарезки — мудрено не представлять.

Дверь распахнулась, и секретарша вкатила сервировочный столик. Я невольно перевел взгляд на нее и стал следить за ее потрясающе бесшумным приближением к нам. Как это у нее и получалось. Не секретарша, а прямо ангел во плоти.

— Не отвлекайся, — не повышая голоса, приказал Фамусов. — Ты здесь для дела. Ты человек музыкальный, как я мог убедиться, — это раз…

Секретарша подкатила к нам, перегружала содержимое столика на стол перед нами, он, не обращая на нее внимания, словно ее и не было, словно кофе и в самом деле подал ему некий незримый ангел, взял чашку, держал у рта, отпивал и говорил:

— Человек музыкальный, что существенно, — это раз. Кроме того, я видел пару твоих эфиров. И обратил внимание, как ты монтируешь. Это два.