Солонго. Тайна пропавшей экспедиции

Нужно было скорее нагнать Переваловых. Вся эта погоня начинала утомлять. Смерть двоюродных братьев, Тензина и Чагдара, не расстроила Юру, однако он понимал, что поймать беглецов теперь будет сложнее. К тому же было неизвестно, куда подевался монгол со своей девчонкой. Очир заверял, что возле водопада их следов не было. Да и надпись на берегу озера была свежей. Значит, Джамбул бродил где-то по тайге и в любой момент мог прийти со спины. При этом Слава ночью божился, что видел в зарослях силуэт монгола. Ему никто не поверил. Конечно, гиганта Джамбула трудно с кем-то перепутать, но едва ли он прошёл бы из пещеры незамеченным, там караулил Очир.

— В темноте от страха всякое покажется, — сказал тогда Фёдор Кузьмич. — И мать родную увидишь, и деда мёртвого разглядишь.

Юра был согласен с отцом, однако хорошо видел, что и тот озадачен происходящим. Нагибины верили, что беглецы выведут их напрямик к золоту. Поднимаясь по расщелине водопада, ждали последнего сражения. Готовились резать ножами, душить, давить, потом забрать всё, что принадлежало им по праву. А тут — ни пещеры, ни золота. Какая-то долина, в которой, кажется, и людей-то никогда толком не было.

Уйти просто так Нагибины не могли. Мать не поняла бы их. Нужно было смыть кровь. Поймать беглецов, выпытать всё, что им известно. Пусть даже не найти сокровищ. Отомстить и спокойно возвращаться домой.

Юра сплюнул на землю. Он считал, что нужно было сразу пытать мальчишку. Схватить его мать. Припугнуть. Они бы всё рассказали. Эти игры ни к чему хорошему не привели. Ведь Фёдор Кузьмич знал про девчонку. Очир ему рассказал. О том, как она приходила в первый раз, когда разре́зала палатку. О том, как приходила второй и третий — что-то вынюхивала. Было очевидно, что она готовит побег. Один выстрел решил бы все вопросы. Но Фёдор Кузьмич сказал, что беглецов нужно отпустить.

— Они понимают, что у золота решится их жизнь, — говорил егерь. — Обещай им всё, что хочешь. Они не поверят. Слишком дорожат своей шкурой, будто она у них особенная. Значит, нарочно запутают нас и себя. Ведь мы много не знаем. Но если их отпустить, они сделают за нас всю работу. А мы только будем следить. И чуть что — вмешаемся.

— Они назад пойдут, домой, — заметил тогда Юра.

— Э, нет. Ты не прочувствовал Сергея Николаевича. Этот не даст свернуть. От страха, от жадности, нам с тобой назло пойдёт искать своё золото. Стыдно ему будет возвращаться. Столько денег своей газеты потратил, а вернётся без сенсации? Нет. Этот и жену отдаст, и сына, только бы прославиться. Я таких насквозь вижу.

Юра не спорил. Верил отцу. Верил его чутью.

— Гляди какой, — Слава, улыбаясь, поднял из кустов птенца. Покрытый зеленоватым пухом, тот отчаянно пищал, ворочал крыльями.

Рябчик тем временем уже не притворялся раненым. Ошалело носился по краю поляны, крутился на месте, вытягивал шею — делал всё возможное, только бы привлечь внимание охотника, обещая ему обед куда более сытный, чем из этого тощего цыплёнка.

— Положи! — сдавленно крикнул Юра.

— Хорошенький, — Слава гладил птенца по мягкой головке. Из соседнего куста пискнул другой птенец — не утерпел и так выдал своё положение, охотник его раньше не замечал.

— Положи, говорят!

— Подожди. Красивый, правда?

Юра перехватил с плеча ружьё. Вскинул. Навёл на брата.

— Дурак, что ли? — опешил Слава.

— Положи на землю, — тихо, но внятно произнёс Юра.

— Мозги лечить надо, — Слава, побледнев, бросил птенца с высоты. Тот, неловко растопырив крылышки, закрутился в воздухе. Упал. Оклемался и короткими кривыми перебежками, надрываясь от писка, устремился к соседнему кусту.

— Вот так. Молодец. А теперь отойди. — Юра видел, что брат готов от досады раздавить птенца.

Слава молча отошёл.

— И не глупи. — Юра опустил ружьё.

Сейчас брат был ему неприятен. Со своей неизменной простоватостью, с этим обиженным полноватым лицом, с дурацкой чёлкой, которую он носил с первого класса. С вечными проблемами в семье, где жена давно не стеснялась бить Славу кулаком в грудь на виду у всех соседей, с причитаниями о его прожорстве и затянувшейся бездетности.

— Может, объяснишь?.. — медленно выдавил Слава. На его щеках и шее проступили красные пятна.

Юра скривился. Хотел ответить грубо, но сдержался. Всё-таки это был его младший брат, и он его по-своему любил.

— Нельзя птенцов трогать. Для них твои руки — хуже лосиного зада. Ты их потрогал и свой запах передал. Они к матери под крыло побегут, а она их — клювом в лоб. Потому что не признает. Убьёт или бросит помирать от голода.

— Это я и без тебя знаю, умник. Можешь не рассказывать. Я о другом. С каких пор ты стал таким нежным, что рябчика жалко?

— Не жалко. Надо будет — сам первый сверну ему шею. И всем птенцам. Но сейчас не надо. Еды у нас достаточно. Пусть живут.

— До тех пор, пока не понадобятся? — не сдержал усмешки Слава.

— Ну да.

— А ты, братец, тот ещё засранец, — Слава мгновенно забыл недавнюю злость и сдавленно засмеялся. Красные пятна на коже пропали. Юра весёлости брата не понял и только качнул головой. Очира по-прежнему не было.