Солонго. Тайна пропавшей экспедиции

Следопыт всё глубже заходил в лес на дне кальдеры. Догадывался, что спускается напрямик к останцу, стоявшему в самом центре. Каменного великана отсюда не было видно, его загораживали кроны деревьев.

Человеческие следы больше не попадались, но Очир был уверен, что правильно определил их направление.

Тайга густела с каждым шагом. Тут даже в полуденный час стояли затхлые сумерки. Помимо привычных запахов появился странный, прежде не знакомый Очиру привкус — не то прогорклого масла, не то пихты.

Следопыт вышел к ручью. По его извитому берегу идти было чуть легче. Очир понюхал воду и поморщился. От неё пахло ещё хуже. Из такого источника он бы не решился пить даже при сильной жажде, а сейчас на поясе у него висел бурдюк. При бережном расходе такого запаса могло хватить до следующего дня. Впрочем, Очир и не думал плутать тут всю ночь. Рассчитывал через час повернуть назад. Понимал, что егерь будет злиться из-за его долгого отсутствия.

Изредка вскрикивали птицы. Они держались высоко, под кронами, а к земле спускаться не хотели. Лишь один раз следопыт заметил дятла — тот выдалбливал ель. Сам чёрный, неприметный, а шапка на голове горит красным, видна издалека. Несколько раз по стволу перебегали белки: спустившись от верхушки, вышлёпывали всем телом по комлю[45], глухо стучали коготками, перебежками пробирались к вздыбленным корням, выискивали в них что-то, а потом, испуганные появлением человека, быстро взбегали наверх, замирали среди ветвей.

Земля стала влажной, заболотилась. Появились комары. Какие-то странные — чёрные с коричневыми полосками. Очир прежде таких не встречал. Они жадно пищали над ухом, набивались в глаза, на вдохе залетали в нос и горло, приходилось отсмаркиваться, отхаркиваться. Следопыт срезал от ели махровую лапу и теперь обмахивал себя. Идти при этом старался как можно тише.

Очир опускался на самое дно кальдеры, и ему это не нравилось. С каждым шагом затаённость леса пугала всё больше. Утонув в сумерках бездыханной чащобы, охотник чувствовал, что попал в далёкий, ему неведомый мир. Не верилось, что всё это происходит в самом сердце Саян.

Подняв голову, Очир старался поглубже вдохнуть, но не мог. Воздух оставался тяжёлым, будто густым. Никак не удавалось надышаться.

Деревья вставали высоко над землёй, складывали друг к другу свои гнутые, будто изуродованные мохнатые лапы, и под такой полог солнечный свет по-прежнему проникал скупо. Седой лишайник был разбросан по веткам, будто клочья изодранных париков.

Ветра не было. Всё стыло в бездвижности. Только тихо покачивались кроны лиственниц.

Не встречалось больше ни дятлов, ни белок, даже комары пропали. В тишине шаги казались особенно громкими, и следопыт старался идти ещё медленнее. Ускорялся, лишь оказавшись на пересыпанных жёлтыми иголками мшаных полянах — они скрадывали любой, даже быстрый шаг.

Вместо человеческих следов на грязевых проплешинах стали попадаться глубокие свежие следы медведя. Очир склонился к одному из них. Потрогал. Убедился, что вода ещё не налилась в отпечаток.

— Минут пятнадцать, — прошептал следопыт, но, понюхав пальцы, не уловил медвежьего запаха. Это было странно.

Очир взял наизготовку ружьё. Ему всё меньше нравилось происходящее.

Пошёл по медвежьему следу. Тот часто терялся в траве. Появлялся плохо пропечатанным, слабым. Лишь изредка — на земляной зализине[46] — ложился целиком, с острыми ямками от когтей. Очир никак не мог высчитать возраст зверя. По размеру стопы — взрослый, не меньше десяти лет. По длине шага — совсем ещё юный. Да и шёл он как-то странно: с медвежьей раскосостью, но при этом ровно, почти как человек. Звери так не ходят. Петляют, идут там, где человеку пройти неудобно, — через кусты, под низко растущими ветками. Ни разу не встретились все четыре отпечатка — они могли бы многое рассказать о медведе. Большее, что находил Очир, — сдвоенные следы от задних лап.

Звериная тропка выводила его к лежанкам, устроенным в овраге или под зарослями тальника. Трава здесь была свежепримятой. Следопыт шёл за зверем буквально по пятам, готовился увидеть его за любым из деревьев. Ветра не было, и запах не мог выдать близость охотника.

Склонившись над очередной лежанкой, Очир опять насторожился. На сломах трава была зелёной, даже не начала покрываться плёнкой. Её сок оставался свежим, незагустевшим. Лежанка была свежей, никаких сомнений. Но она совсем не пахла! Когда медведь поваляется на траве, от неё ещё долго тянет крепким запахом зверинца. А тут — ни намёка.

Нашёл клочок шерсти. Медведь. Но шерсть, как и следы, как и лежанка, ничем не пахла. Очир мотнул головой. Прислушался. Вокруг томилась тишина. Ни единого скрипа или свиста. Ни птиц, ни зверей. Следопыт подумал, что здесь где-то прячется зловонный источник, придававший воздуху горечь. Он распугал зверьё, а теперь обманывал обоняние Очира.

Нужно было возвращаться. Следопыт обещал себе, что пройдёт ещё не больше ста метров и направится назад. Вряд ли беглецы могли тут укрыться.