Солонго. Тайна пропавшей экспедиции

— А что? Мысли — они галдят себе, и пусть, кушать не просят.

— Ну да… Им только дай волю — всего тебя сожрут без остатка.

— Дослушай!

— Ну.

— Так вот. Пьяницу ругать много ума не нужно. Лежит в грязи, кряхтит, тут всё понятно. А с другим сложнее. И мужик хороший. И дело у него идёт. Дом стоит, машина есть. Детей, жену почти не бьёт. А пьёт, бывает. Ну, квасит себе. Приползёт домой, проспится — и опять нормальный. С чего бы такого мужика ругать? У нас, считай, таких берут за лучших.

— Будешь совсем трезвый — жена тебя первая не поймёт.

— Ну да! Ей ведь тоже хочется власть показать: поругать тебя, а потом простить.

— Есть такое.

— Ну да я не об этом. Суть вот в чём. Жить вечно не будешь, всех денег не заработаешь. Значит, дело не в богатстве. Зачем вкалывать, суетиться с утра до ночи, если разница в итоге будет не такая уж большая? Ну, надстроишь третий этаж, ну, купишь пятую машину. И ради этого убиваться? Нет. Раз уж нет ни старта, ни финиша, так и гнаться некуда. Был бы там какой финиш, где все очки подсчитывают и потом счастье на вес выдают, так я бы первый побежал, последние силы отдал.

— Как в картах. Последней хвалью набрал штуку — и сразу счастье.

— Ну да! Вот. Ну а если явной цели нет, значит, нужно брать удовольствие от процесса. Сделал себе комфортно, чтобы покушать, поспать, а там — не торопись. Расслабься, побалагурь.

— Ну и?

— Что?

— Чего спорим-то? Я не против.

— В том-то и суть: я так не могу! Думать-то думаю и соглашаюсь с собой, а не могу. Человек так не должен. Я ведь не животное. Вот кабарга. Ходит себе по лесу, траву щиплет, под солнцем греет спину. У неё счастье — под ногами, сейчас, в эту секунду. А человеку нужен результат. Нужно к чему-то стремиться. Понимаешь? У всего есть своя конкретная, вполне понятная цель, а тут вдруг — иди, наслаждайся процессом.

— Ладно, Слав, надоел уже. — Юра от досады ковырнул землю ботинком. Культёй мизинца стал тереть уголки глаз, иногда останавливаясь и внимательно осматривая культю, будто мог увидеть на ней что-то неожиданное. — Я думал, что-то путное скажешь, а ты опять…

— Да я же так, размышляю.

— Размышлять не всегда полезно. Если мысли кривые, так лучше семечки щёлкать — спокойнее будет. И тебе, и другим.

Слава пожал плечами. Поправил отросшую за последние недели чёлку. Ему казалось, что удастся сформулировать что-то важное, объяснить это брату и понять самому, но он вновь остался ни с чем.

Фёдор Кузьмич разговора сыновей не слышал — поглядывал в сторону, куда ушёл Очир. Следопыта не было уже три часа.

Очир брёл в обход старого курунга. Знал, что нужно возвращаться. Договорились с егерем о краткой разведке. Но следопыт не мог остановиться. Увидел человеческие следы и решил во что бы то ни стало выяснить, куда они ведут.

Это были следы от ботинок со странной подошвой — широкой, гладкой. Они петляли среди елей, спускались в овраги, пересекали речки, а теперь ушли под бурелом заросшего курунга. Тут когда-то горела тайга. Всё опало, осыпалось мёртвыми углями. Поверх гари вырос свежий лес, но корни новых деревьев держались слабо и при сильном урагане вырывались наружу. Так собралась непролазная чаща. Её обвило ивняком, черёмухой. Валежины и выворотни преграждали путь, складывались массивными крестами, шлагбаумами. Сплетения подлеска между ними тянулись витками колючей проволоки. В такую кутерьму даже медведь не сунется. Но странные следы ушли именно в этот бурелом и там затерялись. Очира тянуло вперёд любопытство. Ему не нравилось это место. Заросшая тайгой кальдера томила его дурным предчувствием, и неожиданная загадка для следопыта была замечательной возможностью отвлечься.

— Смотри, какая! — Слава, дождавшись брата, указал ему на птицу.

Небольшой упитанный рябчик носился возле кустов. Приближался к мужчинам, показывал светлую спинку, потом вдруг припадал к земле и как-то неловко, медленно ковылял в сторону.

— Птенцы рядом, — лениво промолвил Юра.

— Ну да, — согласился Слава, со свистом посмеиваясь в приплюснутый нос.

Рябчик выставлял охотникам пятнистые бока. Весь краповый, с серыми и коричневыми полосами, он и в траве был малозаметен, а на гальке со мхом вовсе пропал бы. Только брови были широко и неестественно подведены красным.

— Актриса, — хохотнул Слава.

Рябчик всеми силами изображал подранка. Надеялся, что охотники прельстятся лёгкой добычей и побегут за ним. Хотел увести от птенцов — минуту назад они беззаботно бегали по лужайке, пищали, а теперь попрятались по кустам.

Юра, заскучав, отошёл к пологому спуску. Он, как и отец, всё чаще поглядывал в чащобу, куда на разведку отправился Очир. Прошло уже четыре часа, а новостей от него не было.

Охотники стояли на границе, отделявшей густо заросшее дно кальдеры от первого холмистого кольца. Вчера днём, выйдя из пещеры, они заметили дым костра. Беглецы явно жгли сухие дрова, надеясь, что Нагибины их не заметят. Напрасно. Дымок был слабый, почти прозрачный, но для зоркого глаза различимый за много километров.