— Ещё один… Корчагин не хотел делиться своим открытием. Потом ты. Вот и погляди, к чему всё это привело.
— Что они будут делать? — спокойно спросил Юра. — Эти твои урухи.
— Не знаю, — прошептал Тюрин.
— А ты подумай.
— На берегу болота стояли пиалы. Видели?
— Нас сюда несли без сознания, — по-прежнему спокойно ответил Юра.
— Ну да…
— Так что с этими пиалами?
— В них дымил можжевельник. Если я ничего не путаю, это артыш — подношение Священной горе.
— И?
— Значит, готовится большое жертвоприношение великому хранителю Даг-Ээзы.
— То есть нас поведут на убой?! — вскрикнул Сергей Николаевич.
— Не знаю. Карагасы людей в жертву не приносили. Барашка, оленя — куда ни шло, но…
— Но эти твои урухи совсем не похожи на старых карагасов, — закончил за профессора Юра.
— Да.
— Вот и славно. — Сергей Николаевич от бессилия ударил по тине.
— Что же нам делать? — жалобно спросила Марина Викторовна.
Ей никто не ответил. В клетке, окончательно утонувшей в ночной темноте, стало тихо. Только покачивалась вода, когда кто-то из пленников начинал перетаптываться на месте.
Тихим, сбивающимся на дрожь голосом Марина Викторовна проговорила строки из любимой походной песни отца:
Помедлив, она продолжила, запела, теряя голос, сбиваясь, но с каждой строчкой всё более уверенно:
Дальше ей тихо подпевал Артём:
— Идиоты, — злобно выдавил Юра и принялся с ожесточением дёргать прутья клетки. Они не поддавались. Только чуть позвякивали цепи.
— Зачем они держат нас в болоте? — спросил Артём.
— Маринуют, — отозвался Сергей Николаевич, — чтоб их богам было проще нас есть.
— Бог у них один, если уж говорить точно, — поправил Тюрин.
— Неважно. Зубки у него, видать, слабые, так что надо нас хорошенько потомить, чтобы жевалось мягче. Просидим денёк. Пиявки пососут нашу кровь…
— Тут есть пиявки? — с отвращением спросила Марина Викторовна и задёргала руками по воде.
— Вы хоть понимаете, что это значит?! — вскричал Тюрин.
— Что? — разом откликнулись Артём и Сергей Николаевич.
— Ведь это самые настоящие урухи! Урухи! Дети горы из рода Чёрных медведей! Тут, рядом с нами!
— Заткнись! — рявкнул Юра. — Или я сам тебя заткну.
— Не подходи к нему, — Артём метнулся к профессору, загородил его.
— Ещё ты тут поскули.
— Никто в мире не знает об их существовании, а мы тут наблюдаем, как они готовятся к празднику! По древним обычаям. Удивительно!
— Отойди, — бросил сыну Сергей Николаевич. — Пусть он ему лицо разобьёт. Может, это его отрезвит. Мишаня действительно тронулся. Радуется, что не просто увидит древний обычай, а ещё и примет в нём участие. Как романтично!
— А что! — вдруг закричал Тюрин. — Что ты хочешь? Чтобы я тут ныл и скулил? Что я могу сделать?! Дай хоть насладиться, если всё равно тут с вами помирать!
— Ого… — отозвался Юра.
Никто не ожидал такой вспышки от профессора. После его слов всем стало не по себе. Говорить больше не хотелось.
Молчание затягивалось. Потом, не сговариваясь, все начали дёргать прутья клетки. Поначалу — вразнобой. Потом — стараясь поймать амплитуду. Слышали, как чуть поскрипывают брёвна.
— У тебя же был нож! — вспомнил Сергей Николаевич.
— И что? — удивился Артём, ощупав ножны на поясе. — Пилить им цепи? Или рубить брёвна?
— Зараза, — выдавил папа.
— Сейчас бы пригодилось всё, что мы взяли для обмена с охотниками, — усмехнулся Слава.
— Ты о чём? — не понял Юра.
— Ну, там, верёвки, удочки, сгущёнка… Всё лежит в схроне. Говорят, с дикарями это работает.
— Что? Обменять удочки на нашу свободу?
— Почему бы и нет.
— Ну да, конечно. Им только удочек не хватает…
— Смотрите! — шёпотом вскрикнул Артём.
На берегу показались огни факелов. Они стройным рядом выходили из перелеска, тянулись к дощатому мосту. Факелов было семь, но людей шло явно больше — их тёмные силуэты двигались медленно, беззвучно.
— Урухи, — прошептал Тюрин.