Читаем Сомнамбула полностью

или мы все-таки столкнулись лбами и засмеялись

нет, это исключено

я, наверное, криво улыбнулся

она, наверное, потрогала лоб

удивленно, как будто на нем появилась треугольная печать или маленькие рожки

мы съели волшебные ягоды и теперь на нас будут показывать пальцами

два любителя ботаники, которым заняться больше нечем, пока весь класс едет на каникулы в город Киев, и два тракториста, напившихся пива в плацкартном вагоне, и волшебное слово «гостиница»

два медалиста (без пяти минут), которые вынуждены отдуваться за честь школы на олимпиаде по биологии (с какой стати?!! — а кому ж еще, сказала Зоя, захлопнув журнал, пойдете оба, вместе веселей)

и еще один раз, на катке

по правилу сложения скоростей

схватились друг за друга чтобы не упасть

со стороны наверное могло показаться

во всяком случае мне показалось

что это было именно так


Сон десятилетней давности, который нашел меня только сегодня. Я схватился за тебя и сразу же отпустил. Щепка, попавшая в водоворот, наконец-то выбралась из него и поплыла по течению.


Далее: о чем я думал в школьные годы.

Я всегда был нормальным, что бы там ни говорили. Курил, прогуливал, выражался, как и все прочие. Не пил, правда, хотя это было бы в порядке вещей, но ведь и на солнце есть пятна. Позиция оригинала, которую я как будто занимал, не содержала в себе ничего оригинального; по большому счету она была анонимной и предоставляла массу преимуществ. Я острил и умничал, но на моем месте так поступил бы каждый (знакомый речевой оборот?). При этом мое другое «я», обращенное к тебе, было немым по определению. Видеть тебя я не стремился, безысходности тоже не чувствовал, разве что мне пришлось бы объясняться на тему первой любви, вот тогда. Но никто этого и не требовал.

я был неразговорчив, меня называли скрытным

я стремился к уединению, меня обвиняли в высокомерии

все читали на моем лице признаки дурных свойств, которых не было

такова была моя участь с самого детства

помнится, мне пришлось выучить это наизусть

впрочем, как и всем остальным


Твое присутствие меня мало изменило. Параллельные потоки — и ни малейшей попытки добиться слияния душ. Все происходило в нас и ничего — между. И это было источником счастья, добавил он и закашлялся, поперхнувшись высоким штилем.

Все-таки слово «счастье» отталкивает, даже когда говоришь про себя, а ведь оно ни в чем не виновато. Как и любое другое слово, оно предназначено для широкого круга пользователей. Чтобы быть всеобщим, оно должно быть пустым. Мы приходим, видим пустое место и говорим — нет, так нельзя, человек — это звучит гордо. И начинаем выгораживать себе какой-то особый смысл. Стараемся не замечать постоянного сквозняка, несмотря на то, что дует изо всех щелей. Но когда наступает март, и улицы плывут, и фонари отражаются в лужах — это происходит у всех одинаково. И называется одинаково.

Ты как хочешь, но я больше не могу говорить о школе.


Во сне у меня было два разных глаза — голубой и зеленый, и ты двигалась в расщепленном свете, отбрасывая две тени, которые иногда сходились, но не смешивались. Воздух между нами наполнился влагой, я видел твое лицо сквозь водяную линзу так ясно, так близко, словно я только что умер на скамейке запасных и сам этого не заметил. Лед подтаял, на островке грязной земли показалась прошлогодняя футбольная трава. Мокрые шнурки не развязывались, по лезвию пошла ржавчина, свободное пространство уменьшалось на глазах, стоило ли вообще выходить на лед? Мы оба знали, что это в последний раз. Начинается весна, в которой для нас не будет места.

экватор

Комната со сферическими углами, закрытые двери, пыль.

Запечатаны, сброшены в море, не хочется разговаривать, даже смотреть друг на друга не нужно, ты везде. Зачеркнуть и начать сначала, обгоняя течение, чтобы история была наготове, когда нас освободят

выведут под руки

у обоих совершенно седые волосы

нет, это только кажется

соль и солнце

он и она, имена давно осыпались

два бумажных человечка

которых еще нужно одеть накормить

и научить жить заново


Выйти из дома, накупить всякой всячины, пива, если хочешь, взять с собой пару книжек, которые, ясное дело, никто читать не будет, сесть в троллейбус, доехать до конечной, найти маленькую бухточку, там все это съесть, положить книжку под голову и уснуть. Кроме шуток. Сочинение на тему «как я провел самый счастливый день своей жизни». Я просто хотел себе представить, как это могло быть с нами другими.

И не смог.

* * *

— Не понимаю, как тебя выносят твои родственники.

— Они привыкли.

— А у меня что-то не получается.

— Поживи тут с мое.

— Это предложение?

— Да.

— И не подумаю.

— А что так?

— А так. Ты зануда и мизантроп.

— Понятно. Это я еще в форме, в своем уме. А стану старым — что тогда?

— Не хочу тебя огорчать, но вряд ли ты сильно изменишься.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука