Сон в холодном доме

Вот так, вдруг залетев в тупик,Вдруг пробуждается душа,Чтоб видеть, как тоской велик,Земли перегруженный шаг,Чтоб видеть, как больна она,Вся эта звездная земля,И как устала изумлять —

Извечно в ледяных волнах —Красиво мертвая луна…Я не знаю что там — за чертой,Откуда явился герой;Говорят — пустота,Говорят — темнота,Говорят, что родятся на свет,Чтоб пред Богом держать ответ;

Но родиться так тоже могла бПустая, бездонная мгла.

«Куда-то прочь ушли спокойные туманы…»

Куда-то прочь ушли спокойные туманы.И утро стало вновь средь росистых полей;С дарами для земли, с дарами для людейТекут, плывут лучи — златые караваны.

До корневой, живой и влажной глубиПрипали солнце, свет и жизни час большойВысокий час утра, с намеренной душойКак та душа, что рано мною любит.Что, человек, в тени прижался ты к стене!Беги, скорей беги с любовною подругойДо поля радости, труда, усталости упругой.Чтоб счастьем прозвенеть вам в солнечном звене.

Под названием «Утро» включено в сборник стихов «В потоке света» (Париж, 1949).

Приложение. НИКОЛАЙ ОЦУП. Рецензия на книгу В. Мамченко «В ПОТОКЕ СВЕТА» (Париж, 1949)

К стихам В. Мамченко уже давно читатель ответственный перестал относиться как к замысловатому ребусу: их стиль, чем дальше, тем очевиднее, подтверждал, что автор владеет всеми средствами современной поэтической техники, но отказывается сознательно от готовых приемов и, что важнее всего, пытается запечатлеть свое непрерывное усилие изменить что-то в себе и в окружающих.

Конечно, уже много раньше Ницше, философ и поэт умели требовать от себя и от других людей мыслящих и сочиняющих как бы вещественных доказательств подлинности их дела жизни. Но может быть именно от Ницше (и Маркса) естественнее всего вести начало новейшей эпохи в истории культуры, и потому имя его не случайно приходит на память каждый раз, когда воля нового искателя новых идей или звуков возвращает нас к трудной и необходимой проверке истоков нашего века. Ведь и чуть-чуть развращенный поверхностным успехом экзистенциализм лишь договаривает то, над чем отшельники-одиночки работают в уединении, неизбежно трагическом: где-то там, во второй половине прошлого столетия, рухнули окончательно основы одного мира, но еще и в малой степени не удалось его заменить другим, новым. Идеи-чувства, изнемогающие в усилии, наперекор очевидности, даровать нашей переходной эпохе еще не достижимое согласие муз, относятся к едва ли не самому благородному владению человека этих лет.

От Баратынского, если говорить о поэзии русской, идет в ней линия мысли, не боящейся одиночества, непризнания. У одного из замечательнейших современников Пушкина, у автора стихов «Последний поэт» и «Последняя смерть», в лучших созданиях трудного, почти «корявого», поражает всегда (в лирике, не в поэмах) решимость оставаться от всех в стороне и высокая требовательность не только к себе, но и к читателю. Баратынский — поющая мысль.

Всякое утверждение родства между музами поэтов не может быть бесспорным. Но так же, как например Гумилев чем-то напоминает Лермонтова (как бы ни были очевидны различия в качестве или технике их поэзии), так же Мамченко не раз лично меня заставил вспомнить Баратынского и Ницше (удивительного, кстати, не только в философии, но и в чистой лирике и даже, говоря формально, в мастерстве стихотворца).

Подвижническая муза Мамченко не берет себе на венок «тафтяные цветы», мир ее суров, почти аскетичен. Может быть, именно поэтому вступает она в более интимное, более тайное соприкосновение с человеком и внешним миром, чем поэзия внешне отзывчивая, но внутри себя недостаточно напряженная.

Неясность Мамченко? Недоговоренность? Но… lе sens trop precis rature ta vague litterature. К тому же, «В потоке света» — еще один шаг вперед (по сравнению с «Тяжелыми птицами» и со «Звездами в аду») на пути к прекрасной ясности, если и неотъемлемой от лучших созданий поэзии, то все же допускающей отклонения, поиски, риск…