Сонное село

Когда голоса на кухне стихли, зашел Ян. Он прикрыл за собой дверь и сел на край кровати у моих ног. Сначала притворилась, будто сплю. Потом передумала и открыла глаза.

– Это моя кровать.

Я неловко поежилась. Что ж мне теперь встать?

– Была, – добавил он. – А летом я спал на улице. Видела кровать под вишней?

Я кивнула, хоть и не заметила никакой кровати.

– Меня почему-то комары не кусали.

– Значит не ревнивый…

– А один раз весной проснулся как в снегу.

– В лепестках?

– Бабуля меня домой загоняла с дождями. С начала сентября начинало лить.

Будто в подтверждения его слов по стеклу забарабанило.

Он долго молчал, и я спросила:

– Ты знал?

– Что?

– Что нет ни пришельцев, ни лабораторий, ни постов…

Он отрицательно покачал головой.

Я думаю: «И так рвался? Вот кто суецидник, блин».

И уже вслух:

– И так рвался?

– Я шел домой.

Мы слушали дождь, и я захотела спросить его про маму. Меня перебила птичка. Дверца часов открылась и коричневая пташка с белой грудкой, больше похожая на воробья, закуковала. На каждое ее ку-ку приходился «бом» часов. Я невольно рассмеялась. Работает!

Ян тоже улыбался.

Мы пошли есть картошку. Тамара Валентиновна угощала солеными в бочке огурцами, помидорами, патиссонами, печеными яблоками, поила простоквашей, обещала на вечер курочку зарубить, но мы сказали, что не надо.

Сытой и на сырой перине спать было сладко.

Я спала долго. Раза три будила меня птичка и, дослушав все двенадцать ку-ку, радостная, я снова засыпала.

Вечером Ян растопил баню. Прежде колол дрова, долго чистил трубу. Тамара Валентиновна водила меня к своей Машке, я помогла убрать у нее. Даже погладила коровку. Не знала как надо, и гладила за ухом, как когда-то Тотошку. Потом мы варили супчик с той самой фасоли, которая на славу уродилась.

Еще неостывшая после бани, завернувшись в тулуп, вышла к Яну на крыльцо. Тот курил. Небо куполом накрывало село. Темным, глазастым. Вряд ли Ян видел звезды, грозный силуэт элеватора, выхваченный бледным лунным светом, слышал шелест дождя. Наверное, он видел солнце. Оно целовало его детское лицо, земля приятно холодила голые ступни. Наверное, кудахтали и хлопали крыльями куры, мычали коровы, мама звала на обед…

А я удивлялась темноте. В отсутствии фонарей и светящихся окон, казалось, будто сам воздух стал густым и черным, будто масленая краска. Только звезды были спасением. Луна-предательница, то и дело ныряла во мрак.

Смотрела в небо, пока шея не затекла. Потом следила за блуждающей красной звёздочкой на конце сигареты Яна.

– Может, к Славику сходим?

Ян отвечает, что не надо, и его звездочка, в последний раз прорезав дугой темноту, тонет в грязи.

Соседского дома, будто не существует – ни дыма, ни света. Как, впрочем, и села, а может и всего остального мира, за исключением освещенной, натопленной комнаты, где не спит старушка, и то, только потому, что к ней вернулись.

Небо тысячью глаз смотрело нам в спины, когда мы возвращались в дом. А одним квадратным мне даже подмигнуло. Я на миг замерла. В черном небе не было луны. Но и без нее я догадалась, что за циклоп пожелал мне спокойной ночи.

Ночевать Ян пришел в кровать своего детства. Лег рядом, обнял, поцеловал в затылок. Сигнализировал как бы, и я поняла, повернулась. Еще один поцелуй. В губы. Чтобы окончательно убедиться, что я не против. Я на поцелуй ответила, и на том с него ласк хватило. Он знал женское тело и знал, что с ним делать и может быть считал, что, если женщина не твоя, не стоит ее слишком баловать.

Если бы Вовка меня так любил, я бы обиделась. Наверное, даже расплакалась. Но это был Ян, тащивший меня на себе тысячи километров; я – живая, но потерявшая последнюю надежду на прощение; Село, которое оказалось совсем не Сонным, а лишь засыпающим.

После он не ушел курить. Обнял меня, но, наверное, лишь потому, что это был второй и последний способ уместиться на узкой кровати вдвоем. Первый мы уже опробовали.

Совсем неважно, как все прошло, главное, что теперь можно было спросить:

– А твоя мама?

Ян не отвечал. Хотя и сам знал, что теперь я имею право.

– Меня бабушка воспитывала.

Из-за всех сил сдержалась, чтобы не настоять: «А мама?»

Я ждала, но Ян об этом больше ничего не говорил, а может, и нечего было.

– Вы со Славиком друзьями были, да?

И здесь я уже рассчитывала на историю, потому что «были» это ясно как божий день, учитывая, что всю дорогу он звался у нас Страшилой.

– Были, – подтвердил Ян, и все таки выдал мне историю.

Рассказывал, что мамка изнежила Славика, зацеловала. А он в ответ хорошо учился, дома помогал. Сам длинный, худой, несуразный, а к нему все: «Славочка, Славочка»… Потому что хороший.

Я видела мальчика Яна, глядящего в соседний двор, сидя на ветке вишневого дерева. Ему поручили ягоды собрать, а пустое ведро как висело на сучке, так и весит. Зато странный мальчик Слава за забором полит грядки, делает уроки на свежем воздухе, съедает всю кашу. Яну смешно и неприятно. Он понимает, что Славика срочно надо испортить, точнее, спасти, пока не поздно.

– Понимаешь, Вася, ведь нельзя же чтобы тебя любили только потому, что ты послушный, – объясняет мне Ян.