После письма леди Рич ничего особенного не произошло; ни один из страхов Сесила не сбылся, но это не означает, что опасность миновала. Он целый месяц провел в ужасе, подскакивая от малейшего шороха. Воспаленное воображение рисовало жуткие картины, как его хватают и бросают в Тауэр. В самые мрачные мгновения Сесил даже начал сочинять предсмертную речь, стараясь не думать о том, каково это, когда петля затягивается на шее, – такому, как он, не полагается быстрый топор (еще одно напоминание о недостаточно благородном происхождении): отчаянная борьба за каждый вдох, а дальше – пустота, небытие или вечные муки, ибо его, разумеется, ожидает ад. Он начал молиться с удвоенным пылом, в надежде, что еще не поздно вымолить прощение.
Во дворце Сесил встречает Ноллиса. Тот отводит его в сторону, тревожно потирая руки.
– Меня беспокоит мой племянник. Боюсь, он завел собственный двор в противовес королевскому. Ее величество, мягко говоря, недовольна.
– Я только что проезжал мимо Эссекс-хауса. Там действительно толпа народу. – Сесил представляет Елизавету в гневе. Даже в воображении это зрелище не для слабых духом.
– Я старался внушить ему, что он совершает крайне неблагоразумный шаг, позволяя всем этим людям собираться в его доме. – Ноллис по-прежнему мнет руки, будто месит тесто. – Увы, племянник полон ярости и не воспринимает доводы разума.
– Ярости? – Сесил не знает, что и думать. Они с Ноллисом направляются к лестнице, ведущей в главный зал.
– Уныние племянника переродилось в озлобленность. Эссекс неистовствует. Как по мне, он не в себе. Ему всюду мерещатся враги.
– Когда вы видели его в последний раз? – Сесил еле сдерживается, чтобы не отметить: у графа действительно повсюду враги.
– Я был у него сегодня утром, пытался урезонить.
Сесил опять еле сдерживается, чтобы не отметить: графа можно урезонить только силой.
– Несчастный нуждается в нашей помощи. Я обращусь с прошением к ее величеству. – Ноллис явно испытывает облегчение. – А кто с ним?
– Многие… очень многие. Боюсь, среди них есть те, кто отравляет его разум. Люди, служившие с ним в Ирландии… Генри Кафф, Фердинандо Горджес, кое-кто из недовольных дворян. Ну и привычное окружение: Меррик, Энтони Бэкон, Саутгемптон; их вы знаете.
– Горджес, случайно, не родственник Рэли?
– Кажется, – кивает Ноллис. – Говорят, буйный малый.
– Рэли не понравится, что его кузен принял сторону Эссекса.
– Верно. Рэли никогда не жаловал моего племянника. У него во дворе собралось целое войско.
– У вас есть причина для беспокойства. – Сесил ободряюще касается плеча Ноллиса: – Я приложу все усилия, чтобы задобрить королеву.
В большом зале репетируют актеры. Один, в женском платье, тонким голосом произносит речь, преувеличенно жестикулируя. Ноллис заставляет Сесила остановиться на целых пять минут, пока парень с воплем не валится на пол, видимо, мертвый. Сесил не понимает, как столь грубая игра может нравиться. Он уже вознамерился высказать свое мнение, однако с противоположного конца зала доносятся медленные хлопки. Это королева в окружении фрейлин.
– Ваше величество, – Сесил снимает шляпу, низко кланяется.
– Иди сюда, – приказывает она ему, будто собаке. – Что думаешь?
Он вглядывается в лицо Елизаветы, надеясь угадать правильный ответ.
– Невероятно, ваше величество.
– Ты не так искусно скрываешь свои мысли, как тебе кажется, Сесил.
Он думает – точнее, надеется, – что углядел на ее губах тень улыбки.
– Я много в чем недостаточно искусен, ваше величество. Увы, мои проступки неисчислимы. К сожалению, драматическое искусство выше моего скудного понимания.
– Притворная скромность тебе не к лицу. – От ее взгляда у него внутри все сжимается. – Думаешь, я пожаловала бы тебе столь высокий пост, если бы считала тебя недалеким? Не удивляюсь, что твоему прагматичному разуму подобные вещи, – Елизавета кивает в сторону актеров, – кажутся легковесными. – Она снова обращает на него суровый взор: – Однако я ценю честность. – Сесил нервно ежится. Его взор падает на ниточку, прилипшую к платью королевы. Ему отчаянно хочется ее снять. – Тебе ведь это известно, не так ли?
– Да, ваше величество. Если откровенно, я считаю, что театр развращает нравы.
– Ха! – Кажется, Елизавета развеселилась. – Кому как не тебе об этом знать. – Сесила бросает в дрожь.
– А еще он способен спровоцировать мятеж.
– На сей счет ты прав, но это не повод его не любить; скорее повод для уважения.
– Не могу не согласиться, ваше величество.
– Кстати, о театре: какие новости о моем любимом графе? – Углы ее рта опускаются вниз – то ли от недовольства, то ли от печали. – Я так понимаю, он вернулся в Лондон.
– Верно, ваше величество, – подает голос Ноллис, по-прежнему нервно стискивая руки.
– Боюсь, у нас есть неотложный разговор. – Сесил оглядывает зал. Придворные с любопытством вытянули шеи. – За закрытыми дверями.
– Ясно. – Елизавета подает ему руку без перчатки.