Сорванная маска

Полгода я кокетничала с войной, старалась привлечь ее внимание. Но добивалась совсем не этого. Не такого чудовищного финала. Я пригнулась, когда над набережной пронесся очередной бомбардировщик, озаряемый вспышками разрывающихся снарядов.

Не этого я добивалась, не этого добивалась, не этого добивалась, не этого…

Снег окрасился бурым. Повсюду валялись трупы. Оторванные челюсти. Куски плоти. Как в каменоломнях, только вместо скелетов – еще неостывшие тела. Рассудок отстранился от происходящего. Однако на каждом шагу меня подстерегали все новые ужасы, норовившие сломить защитный барьер. Мне шесть. Я спотыкаюсь о трупы, бреду по щиколотку в крови. Мне двадцать, и я в аду, откуда нет выхода. Мое настоящее и прошлое слились в одно.

Ладонь утопает в сугробе. Локоть трясется, центр тяжести смещается на запястье. Поднимайся! Ноги нащупывают опору. Поднимайся!

Откуда только силы взялись! Я бежала, пока не начала задыхаться от гари. Огибала кратеры, перешагивала через мертвецов, шарахалась от надтреснутых, рассыпающихся зданий. Мне рисовались глубинные раны цитадели, рисовалось, как снаряды таранят хрупкие стены каменоломен. Такими темпами Париж поглотит сам себя.

Шатаясь, я миновала Рю Жи-ле-Кёр. Еще немного. Каждый метр приближал меня к залу с витражами, где я оставила частичку себя. Где бросила Арктура на произвол судьбы. Впереди уже виднелся шпиль, не задетый бомбежкой. Золотая пуповина запульсировала. С губ сорвался сиплый смешок. Он там. Мы непременно отыщем друг друга. И вместе попытаемся выбраться.

Я хочу, чтобы ты была со мной. Это все, что я знаю.

Быстрее. Через мост на Иль-де-ля-Ситадель. Собор был объят пламенем. Перед входом коленопреклоненная женщина молотила кулаками по снегу. Ее вопли не смолкали ни на секунду. Дым застилал глаза, но я не думала отступать.

Пейдж?

Арктур…

На востоке, где занимается рассвет, поднялся ураган. Свист. Характерная дрожь с головы до пят. Мой взгляд метнулся вверх, мимо пылающих построек, к шпилю. Потом раздался его голос – либо у меня в голове, либо через пуповину, – который звал меня по имени. Голос звучал так отчетливо, словно его обладатель находился совсем рядом. В угасающем сознании отчетливо промелькнуло: Стой! Дальше ни шагу. Я была слишком близко.

А потом – чистейшая, ни с чем не сравнимая ослепительная вспышка, как будто смотришь невооруженным глазом на солнце. Последний свет манил к себе, и эфир раскрыл объятия.

Пробуждение. Припорошенные снегом пальцы. Под онемевшей щекой – мокрая брусчатка.

Повсюду снег. И пепел. Серые хлопья.

Вслед за кашлем нахлынула невыносимая боль. Сгусток воспоминаний, неотделимых друг от друга. Я лежала на боку, наполовину засыпанная обломками дерева и битым стеклом, наверху раскинулось испещренное угольными шрамами небо. Сирены смолкли, кругом царило безмолвие. Ни заунывного напева. Ни бесперебойного дыхания транспорта.

Тишина.

Ногу придавило металлической балкой. Застонав, я высвободилась, перевернулась плашмя и, втянув едкий дым, жалко поползла на брюхе. Волосы, одежду покрывал толстый слой пепла, выбеленного, как слоновая кость. Я пыталась приподняться на локтях, но мышцы превратились в желе. Я ползла и ползла, пока буквально не рухнула в мягкое тепло.

Женщина. Мутные глаза под тяжелыми веками, на затылке запеклась кровь. Я медленно подняла свинцовую голову и увидела горы пепельно-серых трупов, усеивающих улицу. Какому-то мужчине оторвало руку, он лежал на залитом кровью снегу среди руин Бастиона правосудия. Именно сюда угодил первый снаряд.

Мой взгляд устремился на дымящиеся останки часовни с витражными окнами, где мы в последний раз виделись с Арктуром. Раздробленные витражи мерцали в снегу и пепле. Осколки радуги на сером фоне.

– Нет. – Я потянулась к золотой пуповине, но та норовила выскользнуть из пальцев. – Нет…

Никто не шелохнулся среди руин. Даже рефаиту не уцелеть под такими завалами.

Мой отчаянный всхлип перерос в приступ кашля. От гари невыносимо першило в горле. Покрасневшие глаза шарили по зданию, ставшему для Арктура тюрьмой, темницей с радужными стеклами. В других уголках цитадели не смолкали сирены. Набрав в грудь побольше воздуха, я завопила в унисон, и кричала, пока не согнулась пополам.

Всегда ненавидел свой дар, вынуждающий меня помнить. Мне никогда не забыть застенок, где спину исполосовали шрамами. – Наши пальцы переплелись. – А теперь не забыть и эту спальню.

– Пейдж!

Руки непроизвольно сжались в кулаки. Ко мне спешил кто-то знакомый. Черные туфли с пряжками. Волосы не такие пепельные, как у меня.

– Живая! – Кордье выдохнула облачко пара. – Нам с тобой несказанно повезло – в отличие от остальных в ближайшем радиусе. – Миниатюрные ладони легли мне на плечи. – Поднимайся, Пейдж. Вставай. Надо убираться отсюда.