Сосед сверху, сосед снизу

Они все-таки отталкиваются друг от друга — два драных петуха, один другого краше. У Эмиля цветет живописный фингал под глазом. Пока еще не набрался буйных красок, но ощущается что все там еще впереди. Эрик — с разбитой губой, в драной рубашке, прочий урон мешает оценить одежда.

— Господи, вы с ума сошли что ли? — я подхожу к Эрику, морщусь, глядя на его ранения, тянусь к нему, желая прикоснуться.

Он ловит меня за запястья удерживая на расстоянии.

— Эрик…

Он не дает мне ничего. Даже приблизиться — так и удерживает меня на расстоянии. Смотрит на меня так, будто я смертельно ему надоела.

— Я все тебе сказал еще в самолете, — выдыхает Змей, ехидно искривляя свои красивые губы, — мы вышли из аэропорта. Можешь мне больше не лгать.

От этого несправедливого обвинения мне будто обжигает сердце.

— Держи, дружище, — два этих слова — концентрат презрительности, а затем Змей просто толкает меня назад. Я налетаю спиной на Эмиля. — Развлекайся. Теперь она — твоя.

И после всего этого Эрик отворачивается от меня, как от прокаженной, садится в ближайшую машину и уезжает.

Я дергаюсь за ним, но рука Эмиля стискивается на моем локте удерживая меня на месте. И вправду. Зачем бежать за тем, кто уже решил не давать мне и шанса. 

Боже, как же больно...

68. Настя и Эмиль. Горечь

— Мышка…

Тихий голос Эмиля заставляет меня открыть глаза.

Мозг устало фиксирует все, на что падает взгляд. Солнечные полосы на потолке. Открытую балконную дверь.

— Ты снова влез ко мне через балкон?

— Ты снова не открыла мне дверь. Я звонил, — невозмутимо поясняет Эмиль, будто это в норме вещей — лазить в гости через балкон.

Да, да, ты звонил. Ты звонил так долго, что у меня в висках возится мигрень. А у телефона от твоих прозвонов села батарейка.

— Я не хочу тебя видеть, — я снова закрываю глаза.

Строго говоря я вообще никого видеть не хочу. Никого, ничего, никогда.

Под коленом этого гребанного Карлсона поскрипывает кровать. А потом…

— Отпусти меня, отпусти, — я дергаюсь и молочу кулаками по могучей спине на которую меня закинули. Чертов тролль! Хоть бы хны ему.

Тыщит меня в ванную, включает воду.

Спасибо, что башкой под струю воды не сует! В первый день так и было!

Хотя вот сейчас и того, что он черпает ледяную воду в горсть и плещет мне в лицо уже достаточно, чтобы хотеть его убить.

— Уйди! — я отталкиваю его руки, — уйди к чертям, Эмиль, я тебя не звала.

Он ничего не отвечает, просто скептически приподнимает бровь и скрещивает руки на груди. Такая махина — хрен из-за него выйдешь из ванной. И с места он не сдвинется, пока я не сделаю то, что ему нужно.

Приходится умыться и почистить зубы.

— Все, ты доволен? — снова скалю зубы, — а теперь проваливай.

Выгляжу, наверное, как побитая собачонка. Хотя, почему это как?

— Завтрак, — скупо роняет Эмиль и только после этого выходит из ванной.

Нет, ну что за гестапо?

Один меня бесил постоянно, выводил на эмоции, второй устраивает мне филиал гребанной армии, скоро еще «упал-отжался» введет в моё дневное расписание.

Я кошусь на себя в зеркало. И понимаю, почему в последние три дня так ненавижу заходить в ванную. Черт с ним, с лицом, опухшим от таких продолжительных рыданий, черт с ними с волосами, хоть их и надо привести в порядок.

Я вижу майку. Гребанную черную майку, которую не снимаю уже третий день. Его майку. И она уже почти растеряла весь его запах.

Слезам не нужно много времени. Они просто заволакивают мои глаза, выжимая из меня последний резерв сил. Я скукоживаюсь в комок, обнимая колени, отчаянно пытаясь перестать.

Не получается.

Ничего не получается.

Жить дальше — просто никак. 

Я стараюсь давить боль в себе, не пропуская ни звука наружу. Но Эмиль все равно что-то слышит, чует, а может — просто замечает мою задержку. Возвращается, снова подхватывает на руки, как маленькую девочку.

Относит на кухню, здесь ставит на ноги.

Он не сажает меня к себе на колени, не пытается поцеловать или раздеть.

Сейчас отношения между нами таковые, какие могли бы быть, если б мы так ни разу и не переспали.

Он просто рядом.

Рядом.

Кормит меня с ложечки. Меня это начинает раздражать и ложку я отнимаю, доедаю овсянку из тарелки уже сама.

В конце концов должны же быть границы. Теоретически. Хотя, я знаю, что их нет.

Мне кажется — меня пробили пушечным ядром насквозь, до того огромная в моей груди ощущается дыра.

Эрика нет. Просто нет. Он не приезжает в свою квартиру, отправил и меня, и Эмиля в бан на звонки. В его инстаграме, что ни день — фоточки с пассией. Каждый день с новой. Он будто знает, что я проверяю их четыре раза в день, и старается лично для меня. Типа, с меня начал — но на мне не закончил.

Он обрубил мне абсолютно все концы и когда я приехала в студию, где проводились репетиции номера для клипа мой пропуск оказался заблокирован.

Режиссер очень передо мной извинялся, сказал что уволить меня потребовал непосредственно хореограф, и…

Я не стала дослушивать его объяснения.