Состояние постмодерна. Исследование истоков культурных изменений

Здесь не стоит затевать какую-то обширную дискуссию о различных способах организации данного сектора экономической деятельности или о том, какими способами эстетические и культурные тенденции вплетаются в ткань повседневной жизни. Подобные темы уже подробно исследовались другими авторами (например, несколько глубокомысленных прозрений представил Реймонд Уильямс). Однако две важные проблемы действительно стоят особняком, имея прямую значимость для понимания состояния постмодерна в целом.

Во-первых, классовые отношения, преобладающие в рамках этой системы производства и потребления, обладают собственной спецификой. Отличительной чертой в данном случае является способ господства посредством абсолютной денежной власти, а не прямого контроля над средствами производства и наемным трудом в классическом смысле. Одним из побочных эффектов этого стало возобновление значительного теоретического интереса к природе денежной (а не классовой) власти и тех асимметрий, которые она может порождать (ср. с выдающимся трактатом Зиммеля «Философия денег»). Например, звезды медиа могут получать много денег, но в то же время подвергаться масштабной эксплуатации своими агентами, звукозаписывающими компаниями, воротилами шоу-бизнеса и т. д. Подобная система асимметричных денежных отношений соотносится с потребностью в мобилизации творческих способностей в сфере культуры и художественной одаренности не только в непосредственном производстве культурного артефакта, но и в его продвижении, «упаковке» и трансформации в нечто вроде успешного зрелища. Однако асимметричная денежная власть не обязательно стимулирует классовое сознание. Она выступает проводником требований индивидуальной свободы и свободы предпринимательства. Условия среды, преобладающие внутри той группы, которую Дэниел Белл называет «культурной массой» производителей и потребителей культурных артефактов, формируют настроения, отличающиеся от тех, что возникают из условий наемного труда. Культурная масса добавляет еще один слой в ту аморфную формацию, известную как «средний класс».

Политическая идентичность этой социальной группы всегда была печально известна своей неустойчивостью: она варьировалась начиная от белых воротничков среди рабочих, которые формировали становой хребет германского нацизма (см.: [Speier, 1986]), до тех лиц, что играли столь важную роль в переформатировании культурной и политической жизни Парижа конца XIX века. Несмотря на то что формулировать какие-либо общие правила применительно к этой группе рискованно, можно утверждать, что для нее характерна тенденция к отсутствию «успокоительной поддержки со стороны некой моральной традиции, которую они могли бы называть своей собственной» [Speier, 1986]. Они либо становятся «ценностными паразитами», черпающими свое сознание из отождествления с тем или иным господствующим классом социума, либо культивируют в себе всевозможные фиктивные маски собственной идентичности. Именно в этой группе наиболее выраженным образом присутствует запрос на символический капитал, а движения в области моды, локализма, национализма, языка и даже религии и мифа могут иметь для ее представителей огромнейшее значение. Полагаю, что стоило бы тщательно рассмотреть тот тип циркуляции в рамках культурной массы, который сводит вместе производителей, находящихся в плену чистой денежной власти, с одной стороны, и, с другой стороны, сравнительно состоятельных потребителей, которые сами составляют часть культурной массы и находятся в поисках культурной продукции, которая стала бы четким знаком их социальной идентичности. Точно так же, как новые социальные слои в свое время обеспечивали массовую аудиторию, к которой могли обращаться парижские импрессионисты, сами бывшие частью этой социальной формации, новые социальные слои, появившиеся вместе с формированием культурной массы и становлением новых видов деятельности для белых воротничков в сферах финансов, недвижимости, права, образования, науки и бизнес-сервисов, стали мощным источником спроса на новые культурные формы, в основе которых лежат мода, ностальгия, пастиш и кич, – одним словом, все, что ассоциируется у нас с постмодернизмом.