Сотник

"Вот, теперь у Макара два выхода: или принять на себя ответственность РЕШАТЬ или спрятаться за железобетонную отмазку всех времен и народов — "не велено". В первом случае сделать заявку как бы не на боярство, с учетом статуса его приемыша, а во втором — расписаться в отсутствии претензий на что-либо большее, чем место рядового наставника, руководствующегося старой солдатской премудростью: подальше от начальства — поближе к кухне; тепло, светло, сытно, а от мух и отмахнуться не в лом. Ну, давай, Макар, не подведи! Не дурак же — дурак к Аристарху в доверие не попал бы. Решать надо, причем здесь и сейчас — воеводу ждать некогда, у нас тут перрон отходит — держи вагон…"

— Тебя, пожалуй, научишь! — Макар, судя по всему, с трудом сдержался, чтобы не выругаться. — Меня самого кто бы раньше научил! Надо с греком вначале поговорить, может, и выясним, с какого перепуга его сюда, как порося в мешке, притащили да нам подбросили. А там и решать будем.

— Грек Тимофею вроде как не чужой, — кивнул Мишка. — Он его когда увидел, в самом деле обрадовался, как родному. Пьяный-пьяный, а тут трезветь начал. Думаю, пусть он поговорит с мальцом, пока не до конца в себя пришел, а мы с тобой послушаем. Медведь же его к нам не просто так прислал…

Грек и правда уже почти протрезвел, но зато теперь маялся жестоким похмельем, судя по бледной физиономии и тому, как зябко он кутался в свой тулупчик, несмотря на жарко натопленную с утра печь.

"Сколько же он пил-то, если не заметил, как его через болото тащили, и вообще не помнит дорогу? Черт, и налить ему сейчас нельзя, а надо бы — как бы его белочка не стеганула — тогда расспрашивать и вовсе некого станет. Интересно, Юлька с таким явлением, как алкогольная абстиненция, справится? Ладно, будем надеяться, продержится с полчаса, а потом и нальем — не звери же…"

К счастью, пока что симптомов помутнения рассудка у Феофана не проявлялось. Напротив, он оглядел присутствующих настороженно и изучающе. Когда разведчики, повинуясь Мишкиному приказу, вышли за дверь, Феофан дернулся то ли поклониться, то ли подойти к столу, где сидел Мишка с наставниками, но передумал, нарвавшись на взгляд Немого, и замер на месте. В его нынешнем состоянии любые резкие движения наверняка причиняли немалые мучения: Ратников пару раз в жизни имел опыт подобного погружения в эту нирвану и хорошо помнил ощущения, когда обстоятельства из нее резко выдергивают. А в данном случае обстоятельства сами по себе любого закоренелого трезвенника-язвенника заставили бы вспомнить о выпивке.

Хотя при взгляде на Андрея Феофана заметно передернуло, присутствие Тимки немного выправило ситуацию — взглянув на него, грек не то чтобы расслабился, но как-то успокоился и взял себя в руки. И, оправдывая Мишкину надежду, что с мальчишкой он станет разговорчивее, обратился к Кузнечику:

— Так, значит, вот куда вы с дедом подались… А сам-то Гордей где? Небось, в мастерской?

Тимка сник, словно с разбега нарвавшись на неожиданное препятствие, и опустил голову.

— Нету деды… Кабан его в лесу задрал, — шмыгнул он носом. — Меня разведчики спасли…

— Вот оно как… — Феофан тяжело вздохнул, вытер лоб, поклонился присутствующим и машинально пошарил рукой у себя на поясе, потом поднял взгляд на Макара, видимо, выбрав его в качестве главного:

— Благослови вас Господи за Тимофея нашего, что пропасть ему не дали! — Мишка почувствовал, что грек их сейчас благодарит за спасение не боярича, а конкретно вот этого вихрастого пацаненка. — А Гордей… Стало быть, судьба… Помянуть бы? — в голосе грека не слышалось и тени просительного заискивания — скорее просьба уважить погибшего. — У меня при себе сумка была, там фляга. С кальвадосом. Прикажи принести, мил человек, уважь… Гордей того стоил. Мастер был от Бога… — и опять Феофан не лукавил, говорил искренне. Похоже, смерть Тимкиного деда его огорчила настолько, что он на какое-то время забыл опасаться за свою дальнейшую судьбу.