— Невместно им, — спокойно кивнул Мишка. — Это как игроки за доской в шахматы. Пока Бог двигает людей, как свои фигуры, — он игрок. А если сам на доску встал, то уже не важно — выиграет он или проиграет в этой партии — он уже фигура. Значит, не игрок — фигуры можно запросто с доски убрать.
— Вот ты как повернул? — Нинея удивленно вскинула брови. — Фигура, значит… Но, в общем, верно сказал. Теряют свою силу боги, когда становятся на одну доску с людьми… Потому вера — их сила, а церковь — слабость, ибо вера — от богов, а церковь — от людей. Люди, создавая церковь, берут себе часть силы бога и тем сильны становятся, как войско, во главе которого бог идет. Но сам бог при этом становится слабее — он вынужден считаться с тем, как и куда идут люди.
На славянских землях вера наша, от пращуров пришедшая, всегда крепка была, хотя церкви никогда не было. А христиане захотели себе заёмной силы. И, да — сильнее они стали через это, потому и верх берут сейчас. Но они присвоили силу бога и тем поставили и его жизнь в зависимость от жизни своей церкви: она не есть сам бог, и на нее управа найтись может, а потому, как только ее победят, и у бога сил не останется… Но про это мы после ещё поговорим как-нибудь, а сейчас нам надо вместе худшему злу противостоять.
— Ты о чем? — Мишка с интересом взглянул на старуху: только что перед ним сидела добрая бабушка, а теперь — властительница. Даже не боярыня — Повелительница.
— Худшее зло, сотник, это не вера чужая, а безверие! Темное, как болота незамерзаемые. Дна там нет. И души нет. А главное — всех, кто рядом оказывается, туда затягивает. Вот это страшно. Я однажды заглянула в такие глаза. Догадался, о ком я? — Нинея, прищурившись, не сводила с Мишки взгляда — ни дать ни взять, прицеливалась.
— Догадался… О боярине Журавле.
— О нем, Мишаня… Про второго их боярина ты уже знаешь?
— Знаю, боярыня, — Мишка выдержал взгляд Нинеи и дернул бровью. — А ты про него отчего раньше не говорила?
— Думала, не жилец уже, — она вздохнула. — Он от Журавля отличается, но слишком долго и слишком близко к той бездне ходил, вот и задело его… Хотела я его спасти, да не получилось — не послушал он меня, а Журавлю верил. Что ты с ними собираешься делать?
— Теперь тамошние бояре и мне родичи, — нахмурился Мишка. — А как с родичами разбираться — Лисовинов дело.
— Так я в ваши семейные дела и не встреваю, — спокойно кивнула бабка. — Но предупредить должна. Какие бы договоры с Журавлем не заключили — не уживетесь вы. Он сила неуправляемая. И сила страшная, ибо держится на безверии. И если эту силу не остановить, то она всех вокруг себя убивать будет, как боярина Данилу. Не Журавль, а сила, что в нем живет. Волхв тамошний хотел с этой силой в одиночку справиться, чтобы против христиан ее обернуть, но она его подмяла и не заметила. Ему, как и отцу Михаилу, страсть глаза застит — на костер взойдет, а кресту не поклонится.
На отроках, что к тебе из-за болота из слободы тамошней пришли, и на бояриче их уже отпечаток той силы лежит. Пока ещё дело поправить можно, даже второй боярин как-то сопротивляется. На него теперь вся надежда. Самому Журавлю не жить — не ты, так Корней прибьет, ибо два медведя в одной берлоге не уживутся. Но вот силу, что в нём, убить труднее. Я же не зря тебе про войны богов говорила, — усмехнулась старуха. — Сила Журавля не от богов, но не слабее, чем у них. И то, что она в боярина вселилась, может, и хорошо: себя-то он ею усилил, а вот ее ослабил.
Потому я и поклонилась вашему богу. Против ТОЙ силы он справится. А я помогу. Потому что пока не справитесь тут, дальше тебе идти нельзя. А твоя дорога и предназначение — впереди. Я вижу.