Соцветие поэтов

На большевизм Чёрный смотрел как на кошмар, из которого стране в ближайшее время не выбраться, поэтому все силы, по его мнению, следовало сосредоточить на том, чтобы прижиться в месте изгнания. Это звучало бы убедительно из уст деловитого экономического беженца, но не поэта Саши Чёрного, который никогда не умел и не хотел приспосабливаться к жизни. И тем не менее Саше удалось избежать участи сломленного и увядающего эмигранта, для которого всё осталось в прошлом. Конечно, он тосковал по России. Как позже заметила Ахматова, «пока Саша Чёрный жил в Петербурге, хуже города на свете не было. Пошлость, мещанство, скука. Он уехал. И оказалось, что Петербург – это рай».

Но Чёрный изо всех сил старался адаптироваться к новым условиям. С увлечением писал детские истории, и прежде всего «Дневник фокса Микки». Помогал публиковаться другим литераторам, в частности, молодому Владимиру Набокову. Холодный Набоков впоследствии очень тепло отзывался о Чёрном.

Получив крупный гонорар, он осуществил мечту – купил участок земли в Провансе, в местечке Ла Фавьер, и построил там дом. Наконец Саша нашёл свой «необитаемый остров», «вершину голую», где можно спокойно наслаждаться жизнью. И в этот момент жизнь совершенно внезапно оборвалась.

5 августа 1932 года в лесу рядом с посёлком начался пожар. Сильный мистраль разносил огонь по лесу. Александр вместе с другими местными жителями несколько часов тушил пламя. Потом вернулся к себе, собираясь немного поработать в саду, и скоропостижно умер от сердечного приступа.

Прелестная тень

Неожиданная смерть Чёрного в 51 год потрясла его друзей и знакомых, так же, как чуть ранее его самого потряс уход Аверченко – жизнелюба, собиравшегося жить до ста лет. Оказалось, его ненавязчивое присутствие, грустные глаза и добрая улыбка были людям нужнее, чем можно было подумать. Набоков написал в некрологе: «Мне только хотелось как-нибудь выразить запоздалую благодарность, теперь, когда я уже не могу послать ему письма, писание которого почему-то откладывал, теперь, когда всё кончено, теперь, когда от него осталось только несколько книг и тихая, прелестная тень».

В течение всей жизни Саша, кажется, никогда не чувствовал себя на своём месте: ни в родной семье, ни в гимназии, ни на службе в конторе, ни на войне, ни среди сатириков, ни в эмиграции. И только незадолго до смерти пришло какое-то подобие гармонии. Но именно это ощущение земной маеты и неустройства, выраженное им в стихах, оказалось столь близко и понятно многим людям, живущим в разные эпохи.

Александр Зайцев

Олег Чухонцев

(1938)

«Я оторвался от своих корней,и память детства шепчет как чужая, а родина моя всё зеленейиздалека томит, не отпуская.

Как хорошо на людях одному!Скрипи, трамвай, греми в кольце железном.Не одобряя эту кутерьму,пою о мире тихом и безвестном.Как хочется под липой постоять,лежать на сене тёплом и душистом,открыть калитку и увидеть мать, —совсем седую, в платье неказистом».

Ему бы петь про шелест диких трав,про буйный ливень, грозовой и тёмный;о времени, что прячет властный нрав,и жить тихонько, как отшельник скромный.Он мог смотреть с бесстрастной высотына чуждый мир и на гримасы строя.Но что, мой друг, о силе знаешь тыпетли тугой советского застоя?2019

«Я из тёмной провинции странник …»

В очереди на статус гения впереди Олег Чухонцев

Его собрание сочинений победило в поэтической номинации «Книги года – 2020»

Некоторое время назад по сети гуляла смешная картинка со словами: «Чтоб девиц соблазнять, одеваешься броско? А умные люди цитируют Бродского!» На самом деле там, конечно, не «девицы» и не «соблазнять» – и самому Иосифу Бродскому замена малоприличных слов не понравилась бы. Он как раз любил разбавлять высокие темы лексикой из подворотни. Однако, по существу, демотиватор прав. Умение к месту процитировать не замшелую классику, а модного современного поэта – правило хорошего тона и маркер принадлежности к культурной элите. Одна проблема: Бродский умер четверть века назад и сам давно стал классикой.

Кто пришёл на смену Бродскому

Другая проблема – трудно сказать, кто пришёл ему на смену и есть ли в отечественной словесности живой поэт номер один. Как Пушкин в Золотом веке, Блок – в Серебряном и Бродский – в условно Бронзовом.