Перед глазами до сих пор все немного плывет, но вещи, которые мне нужны, я вижу отчетливо и ясно. Разум и тело повинуются интуиции. Она руководит. Мы с Кэтлин вдвоем плавали в одной утробе. Мы выросли вместе. Есть что-то волшебное в том, чтобы быть близняшкой. С момента зарождения у тебя есть спутник. За всю свою жизнь я никогда не была одна. У меня всегда был друг. И я буду за нее бороться.
Тело Кэтлин вдруг начинает едва заметно мерцать. Когда мы были маленькими, мама по выходным часто водила нас в океанариум. Аквариумы с медузами стояли в отдельном темном помещении; их мягкие прозрачные тела неспешно колыхались в ультрафиолетовом свете. Плавные движения медуз напоминали танец, а сами они казались похожими на юбки балерин, одетые поверх русалочьих волос. Мы знали, что медузы больно жалят, но все равно смотрели на них, не отрываясь, и прижимали руки к стеклу. Нам было интересно, что случится, если они все-таки дотронутся до нас хоть одним щупальцем. Смогут ли они почувствовать, что мы не представляем опасности? Я знала, что не смогут, но не оставляла надежды. Свет, обволакивающий мою сестру, напоминает сияние медуз в полумраке. Тусклый, мигающий, он, кажется, вот-вот погаснет. Прозрачная бледная масса, за которую все-таки можно ухватиться. Если я смогу удержать этот свет, если я не дам ему померкнуть, может быть, я спасу Кэтлин.
Но свет утекает сквозь пальцы. Я чувствую, что время на исходе.
– Шкхххкхкхкхккхкхкх.
Какие жуткие звуки. Кэтлин больно, но она тоже пытается помочь. Я кладу пальцы ей на горло, чтобы очистить путь воздуху. О сердечно-легочной реанимации можно даже не думать – искусственное дыхание делать некуда. Хотя мама вроде бы умеет. Она должна знать, что делать. Смотрю на маму – ее бьет крупная дрожь.
– Мам, что мне делать? Мам. МАМ! – кричу я.
Она смотрит куда-то позади нас:
– Стена. Надписи на стене.
Я оборачиваюсь.
Боже мой, Кэтлин!
Я не могу позволить страху завладеть моим рассудком. Только не сейчас. У меня нет времени паниковать и жадно хватать ртом воздух. Я должна извлечь пользу из своей боли. Если я ей поддамся, то просто свернусь в комок и буду дрожать, пока моя сестра умирает.
– Позови кого-нибудь на помощь, – снова прошу я маму голосом до того пронзительным, что от его звука может треснуть стекло.
– Здесь нет сигнала, – отвечает она, не двигаясь с места.
Так от нее никакого толку.
– Тогда иди поищи, где он есть! Отправь Брайану наши координаты. Приведи помощь. БЕГОМ!
Я читала истории о матерях, которые поднимают машины, чтобы спасти своего ребенка. Или двигают горы. Но наша совсем растерялась, оказавшись в пещерной утробе, где умирает ее дочь. Наконец мама кивает и срывается с места. Я снова смотрю на сестру. Итак, мы остались одни. Лицо Кэтлин обращено ко мне, глаза огромные, словно плошки, и бешено вращаются. Она что-то хрипит. Может, молится. Свет, окружающий ее, потихоньку слабеет. Но он еще не погас. Я отпиваю из банки и вижу, как мое тело тоже начинает испускать сияние. Смесь крови и соли отвратительна на вкус. Я едва сдерживаюсь, чтобы не выплюнуть мерзкую жижу, но все-таки пересиливаю себя и глотаю.
Хорошо. Хорошо.
Кэтлин снова пытается что-то сказать.
То, что я могу контролировать, сейчас ее не спасет.
Она молится, теперь я точно знаю.
Хотела бы я тоже верить. В добро. Или в Бога.
Дьявол точно существует. Я вижу перед собой результат его действий.
– Я здесь.
Сжимаю руку Кэтлин. Она умирает. Превращается в холодный труп у меня на глазах.
Мое сияние становится ослепительным, я подобна звезде, особенно рядом с Кэтлин, тусклой, блеклой, как луна, которую затмило солнце. Я пытаюсь зачерпнуть пригоршню света, чтобы передать сестре, но ничего не получается.
И почему я отказалась идти в ученицы к Маму? Тогда бы я знала, что делать, как использовать свои силы. Может, будь я посмелее, то поступила бы так, как нужно мне, а не маме. Не отвернулась бы от своей сущности ради будущего, о котором всегда мечтала. Или думала, что мечтаю. Даже будь я дипломированным доктором, то вряд ли спасла бы сестру. Не здесь, не сейчас. Мне бы понадобились инструменты, лекарства. Помощь других специалистов.
Крепко зажмурившись, я отчаянно пытаюсь что-то придумать. Ищу кого-то, кого можно попросить о чуде. И нахожу. Я открываю глаза. Возможно, когда я вернусь, Кэтлин уже будет мертва. Не исключено, что сейчас я оставляю ее умирать в одиночестве. И мне потом придется с этим жить.
Я накрываю ее одеялом, заботливо подоткнув края:
– Кэтлин! Я люблю тебя и очень хочу тебе помочь. Прости за все, что я сделала, и за все, что не сделала. Я должна уйти, чтобы попросить кое-кого о помощи. Думаю, это сработает. Боюсь, сейчас только это и может сработать.
Я прекрасно осознаю, что никакими словами мой уход не оправдать. Целую сестру в лоб, вдыхаю запах ее крови, подавляю рвущийся наружу вскрик. Я не уверена, что она меня вообще слышала. Глаза сухие.