Советская эпоха в мемуарах, дневниках, снах. Опыт чтения

Особое внимание Берадт уделяет снам, в которых она усмотрела образы депортации евреев и лагерей уничтожения, возникшие до того, как депортации и лагеря стали реальностью. Ретроспективно такие сны кажутся пророческими, но Берадт предлагает психологическое объяснение: уже в первые годы нацистского режима люди, сами того не осознавая, предчувствовали, к чему этот режим может привести. Более того, видя в сновидениях, что они находятся под постоянным наблюдением и в постоянной опасности, люди «терроризировали сами себя, невольно обращая себя в соучастников системы террора» (48). Предвосхищая в своих снах то, что могло случиться, подданные Третьего рейха не только признавали, хотя и бессознательно, что понимали принципы и цели режима, но и внутренне готовились к принятию этих целей, включая депортации евреев и лагеря уничтожения (137). Таков моральный пафос этого замечательного собрания сновидений.

Для Козеллека, немца военного поколения (бывшего на Восточном фронте и в советском плену), как и для Берадт, интерес к снам Третьего рейха имел нравственный смысл. Им двигало не только стремление к методологическому новаторству, но и сознание долга историка «запечатлеть и дневной, и ночной мир страждущего человечества»290.

***

И сны сталинской эпохи открывают дорогу в интимные пространства жизненного опыта эпохи террора. Эти сны имеют и сходства, и различия со снами Третьего рейха. (Насколько это возможно, я постараюсь отмечать сходства и различия, но систематическое сравнение не представляется возможным ввиду разнородности и ограниченности материала.) В нашем случае сны будут анализироваться в густом контексте тех повествований (дневников и мемуаров), в которых они опубликованы, а также в биографическом контексте, известном из других источников. Моя задача – проанализировать и самые записи сновидений (их повествовательную и символическую структуру), и то, как авторы переживают свои сновидения, как они их истолковывают и как встраивают записи снов в свои дневники или мемуары, создавая при этом столкновение между осознанным и неосознанным, выразимым и невыразимым. Надеюсь, что такое толкование сновидений поможет нам понять, как люди этого времени относились к себе, к миру и к самой задаче самовыражения в исторических условиях, не располагавших к ясности и прозрачности. Записывая сны, они стремились по мере возможности быть адекватными той реальности, которую (по словам Чуковской) даже дневником было не взять.

Сны Андрея Аржиловского: крестьянин, изнасилованный Сталиным

Андрей Степанович Аржиловский (1885–1937), крестьянин Тюменской области, получивший только начальное образование, находил возможным, мыслимым и даже необходимым вести подробные дневниковые записи в годы террора. Всю свою жизнь он стремился к активному участию в жизни общества. Он мечтал стать писателем. Во время Гражданской войны, при Колчаке, Аржиловский стал членом крестьянского комитета; в 1919 году, когда пришли красные, был приговорен к тюремному заключению. Освободившись в 1923 году, он вступил в сельский Совет и редактировал стенную газету. В 1929 году Аржиловский был вновь арестован – по обвинению в агитации против коллективизации. В лагере он писал сатирические статьи в малотиражную газету, издававшуюся с целью «перековки» заключенных. Выйдя на волю в 1936 году и поступив рабочим на Тюменскую деревообрабатывающую фабрику «Красный Октябрь», Аржиловский, хотя и сознавал опасность такой деятельности, писал сатирические статьи для фабричной стенгазеты. Кроме того, он вел дневник. В дневнике Аржиловский открыто писал о насилии, нищете, лицемерии и несправедливости, порожденных советской властью. Записи снов (около двадцати в течение девяти месяцев) занимают в дневнике заметное место. Когда в июле 1937 года Аржиловский вновь оказался под арестом, его дневник был конфискован и приобщен к делу в качестве документального свидетельства его антисоветских настроений. Дневник сохранился в архивах НКВД–КГБ. Некоторые записи, включая записи снов, подчеркнуты красным карандашом рукой следователя. На последней странице рукой Аржиловского написано: «Этот дневник изъят у меня при обыске. В нем сорок листов (40 л.)». Подпись: «Аржиловский». Дата: «29 августа 1937 г.». Через неделю Андрей Степанович Аржиловский был расстрелян. В начале 1990‐х годов сотрудник КГБ передал дневник тюменскому писателю Константину Лагунову, который опубликовал его в журнале «Урал»291

.

Следующий сон был записан вскоре после освобождения из лагеря.