Советская гениза. Новые архивные разыскания по истории евреев в СССР. Том 1

Корейцы в экспедиционных материалах изображались как «чужие», их образ жизни и экономическая деятельность всячески экзотизировались[468]. Профессор Брук, например, утверждал: «Главное свое благосостояние корейцы построили на культуре мака (опий), которая является в настоящее время запретною. Сельскохозяйственные орудья у корейцев совершенно первобытные „времен ассирийских", но они по-своему своеобразны и удобны»[469]. В другом месте отчета Брук сообщал: «Опий являлся в крае, особенно среди китайско-корейского населения, ценностью, не менее привлекательной, чем золото. На опий расцениваются различные блага»[470]

.

Более категорично по тому же поводу высказывался в своей книге путевых очерков писатель и журналист Виктор Финк, участвовавший в поездке представителей ИКОРа. Вспоминая о визите в село Благословенное, он писал:

…эти симпатичные дяди с козлиными бородками и в старомодных поповских котелках – кулаки. Они к тому же разбогатели на опиуме. Колоссальные плантации мака долгие годы давали им сотни пудов опиума. <…> Маковые плантации обрабатывались руками полуголодных китайских рабочих. Это были подлинные рабы. Они получали гроши, и их прогоняли по окончании сезона[471]

.

Такая интерпретация, по сути, лишала корейцев права на владение землей и работала на легитимацию их выселения из приграничной полосы. Проблема экономической и этнической конкуренции переносилась в область классовых отношений и сводилась к борьбе с социально чуждыми элементами – борьбе, находившейся в идеологическом русле кампании по раскулачиванию, которая проводилась советской властью в 1929–1930 годах.

Прием экзотизации оказался универсальным для этнографического описания и других этносов, населявших Бирско-Биджанский район. Виктор Финк в своих оценках был, как всегда, наиболее радикален. В одной из статей он писал, что амурские казаки «только официально дикарями не считаются, а фактически порядочно одичали в беспросветных десятилетиях таежной жизни»[472]. Экзотизировались в материалах обеих экспедиций и «туземцы» – гольды и тунгусы, которые, согласно одному из отчетов, «ведут еще примитивный образ жизни, основанный на охоте и рыбной ловле», и, «хотя… уже знакомы с огнестрельным оружьем… все еще очень искусно пользуются луком и стрелами даже при охоте на медведя и тигра»[473]

. При этом, с оглядкой на политику коренизации, в том же отчете отмечалось: «Всякой и каждой национальности, как большой, так и маленькой, предоставляется полная свобода и даже оказывается всяческое содействие в осуществлении и развитии культуры на том языке и теми путями и способами, которые являются исторически и этнологически ее естественным и родным достоянием, наиболее подходящим и, следовательно, неотъемлемым способом самовыявления»[474].

Никакой уверенности в благожелательной реакции местных жителей на появление новых соседей у исследователей не имелось. Один из участников экспедиции Брука, экономист и сотрудник ОЗЕТа Давид Батуринский, открыто говорил о враждебном отношении русского населения района к евреям[475]. А сам Брук писал: «Население знает о предстоящем землеустройстве и относится к нему с тревогой и опасением. <…> Местный старожил плохо представляет себе условия существования в плотно заселенной стране и смотрит на предстоящее землеустройство как на бедствие»[476]

. Правда, эти и другие опасения изыскателей, а также их рекомендации о необходимости проведения существенных подготовительных работ – по устройству сети дорог, постройке домов, подготовке земельных участков для ведения сева следующей весной, – по существу не были приняты во внимание руководством КОМЗЕТа[477].

Переселение началось практически без всякой предварительной подготовки – уже в апреле 1928 года на станцию Тихонькая прибыла первая группа из 657 энтузиастов создания еврейской государственности в Приамурье. В дальнейшем, несмотря на льготы, предоставляемые переселенцам советским правительством, финансовую и техническую поддержку, оказанную биробиджанскому проекту некоторыми зарубежными еврейскими организациями, а также масштабную агитационную кампанию ОЗЕТа, еврейское население района росло крайне медленно и шесть лет спустя, к моменту провозглашения ЕАО, достигало не более 8 тысяч человек, что составляло около 16 % от всех жителей. К тому времени по планам местного руководства предполагалось переместить в Биробиджан около 76 тысяч евреев[478]. Многие из приехавших вынуждены были покинуть новую «землю обетованную» из-за разрушительных наводнений, неожиданно разразившейся эпидемии сибирской язвы, неудовлетворительного снабжения товарами и продовольствием, прочих трудностей[479].