Советская морская новелла, том первый

— Его предками были те самые героические балаклавские греки, которые не испугались гнусного деспота Николая Первого. Он крикнул их батальону: «Здорово, ребята!» — а они не ответили. Они были не ребятами, а капитанами — так они ему и сказали. Они командовали шлюпками, а Володечка уже капитанствует целым пароходом.

— У него капитанская походка,— поддержал Болотов.

Володя откашлялся и ушел. Он кипел негодованием против легкомысленной комиссии Судоподъема, но, уважая в ней начальство, высказаться не решился.

Может, лучше было бы, если б он решился, и наверное было бы лучше, если бы Шурка Сейберт его не обидел. Сколько раз писатели доказывали своим героям, а заодно и посторонним людям, что ничтожные причины могут иметь самые неприятные последствия.

Володя вернулся на мостик. На мостике член комиссии Вячеслав Казимирович Чеховский разводил руками.

— Странное дело.— Он говорил пришепетывая, и Володя от его голоса стиснул зубы.

— То есть?

— Рулевой у вас катается на курсе, а картушка путевого компаса стоит на месте. Взгляните на кильватерную струю!

Володя тяжело задышал. Дальше терпеть он не собирался:

— Если я нахожусь в оперативном подчинении у председателя комиссии Судоподъема, то это еще не значит, что всякие члены комиссии могут вмешиваться в управление моим кораблем!

Вячеслав Казимирович растерялся:

— Позвольте, позвольте...

— Не имею права позволять. Вы сами командовали кораблем и должны понимать, что это не годится. Будьте любезны уйти с мостика.

Бормоча и размахивая руками, белый от волнения, Вячеслав Казимирович повернулся к трапу.

— Избиение младенцев,— сказал Сейберт, увидев маленькую фигуру Чеховского, вприпрыжку бежавшего к двери.

— Неистовствует,— подтвердил Болотов, кивнув в сторону мостика.

На мостике стоял темный командир.

Черт дернул штаб навязать ему на шею собачью комиссию! Неизвестно, зачем он нанялся на поганый пароход, на вонючую извозчичью профессию, и теперь должен служить, как пудель! На всякий случай он взглянул на кильватерную струю. Она была прямой как струна, и он пожал плечами.

 5

 Впечатлительность была источником всех мучений Вячеслава Казимировича. Когда-то она помогла ему после мобилизации с коммерческого флота «сразу проникнуться воинским духом, а потом, обратившись против него, испортила ему жизнь. Став насквозь военным человеком, он не мог сделать военной карьеры. Ни разу за всю свою службу он не плавал на настоящем военном корабле, ни разу за обе войны не видел на горизонте дымков противника и не мог доказать свою храбрость.

Впечатлительность и наружность... Разве так к нему относились бы, будь он полновесным мужчиной? Разве посмел бы какой-нибудь мальчишка говорить с ним таким тоном, как этот Апостолиди?

— Уйду,— сказал он.— В запас.

Никто не поинтересовался, почему он хочет уходить в запас. Пришлось продолжать самому:

— Никакого дела не будет. Война кончилась, а новобранцев обучать я не собираюсь. Пусть их кто-нибудь другой дрессирует. Я уйду на землечерпалки — там больше плавания, чем на всем нашем знаменитом флоте.

— Увлекаетесь романтикой и пьете крепкий чай,— отозвался Сейберт.— От всего этого портятся нервы. Дела на флоте хватит. Я останусь.

— Хватит,— согласился Болотов.

— А людей подходящих мало,— заметил Веткин.

Вячеслав Казимирович рассвирепел:

— Не знаю, подходящий я или нет. Я военный человек и другим не стану. Или настоящая война, или землечерпалки. Играть в солдатики я не собираюсь.

Может быть, его взгляды и не были столь крайними, но после инцидента с Володей Апостолиди ему нужно было каким угодно способом восстановить свое душевное равновесие.

— Романтика и крепкий чай! Какого черта вам хочется драться? — Сейберт горестно покачал головой.— Рвется в бой и собирается пролить моря крови!

— Занятно,— тихо сказал Болотов.

— Позвольте вас спросить, что именно кажется вам занятным? — Вячеслав Казимирович был взбешен до последней степени.

Болотов неожиданно смутился:

— Я не о вас, Чеховский. Я нечаянно вспомнил, как один англичанин отговаривал меня воевать.

— Англичанин? — удивился Веткин.

— Его звали Пирс, и я его встретил на Мурмане. Ему надоела империалистическая война.

— А тебе — гражданская?

— Я очень рад, что она кончилась,— просто ответил Болотов.

— Совершенно напрасно,— фыркнул Вячеслав Каэимирович.

— Граждане! — точно с трибуны пронзительно закричал Сейберт.— Прекратите бесцельный спор и передайте мне чайник. Кто вам сказал, что война кончилась? Она только начинается!

В наступившем молчании стало слышно, как за открытыми окнами, шипя, плыла темнота. Сколько лет подряд эта темнота таила в себе неприятные возможности, и теперь никак не удавалось привыкнуть к тому, что это всего лишь южная ночь. Звезды, как прежде, выглядели двусмысленно и, как прежде, давали недостаточное освещение. В любой момент из темноты мог вырваться ослепительный прожектор, и за ним...

— Боевая тревога! — вдруг прокричал откуда-то сверху голос Апостолиди.— Отделение с винтовками, на полубак! — И два раза отзвенел телеграф, давая в машину «самый полный».

 6

 — Что ты тут делаешь? — удивился Сейберт.— Почему не заучаешься?