Володя стиснул холодные ручки телеграфа. Теперь надо платить по счету, а в голову лезли глупые детские мысли. Почему-то вспомнилось: такими самыми английскими крейсерами он командовал в корпусе во время морской игры. Как их звали?
— Новый сигнал,— сказал Чеховский.— Дайте международный свод!
Огромный том лежал на руках у сигнальщика, и Чеховский его перелистывал. Наконец он встретил противника. Неужели только для того, чтобы ему сдаться? Думал он об этом совершенно спокойно и даже отвлеченно. Наконец он выпрямился:
— Сигнал: встать на якорь под кормой крейсера.
— Я не могу,— вдруг сказал Володя.— Не могу! — И ушел в штурманскую рубку.
Тогда Сейберт встал на машинный телеграф.
— Исполнить! — приказал Болотов.
Сейберт дал малый вперед и повернул вправо.
Мимо крейсера прошли почти вплотную. Он лежал серый, чистый и безучастный. Не сразу стало заметно, что двумя своими орудиями он следит за пароходом.
Развернулись машинами и отдали якорь. Веткин прошел в штурманскую рубку, но сейчас же вернулся:
— Дурак, прострелил себе голову.
— От крейсера отваливает катер,— сказал Сейберт.
Разбивая волну, катер дугой направился под корму, а потом с подветра подошел к борту.
— Штормтрап! — приказал Сейберт.
По штормтрапу на палубу вылез английский офицер. У него были голубые круглые глаза. Он явно не знал, что ему делать, и стоял озираясь.
— Идите сюда! — по-английски крикнул Болотов.
— Есть, сэр! — козырнул англичанин.
— Вы командуете пароходом, сэр? — спросил он, выйдя на мостик.
— В чем дело? — Голос Болотова так звучал, что англичанин инстинктивно снова отдал честь.
— Сэр, мой командир приказал мне пригласить вас на крейсер для переговоров.
Болотов обернулся к Веткину:
— Мне придется с ним съездить. Командовать пароходом будет Сейберт.
— Есть. Поезжай.
— Идем,— сказал Болотов по-английски.
— Вахтенный журнал, сэр,— намекнул англичанин, но Болотов, точно не слыша, спустился с мостика.
По белому стальному коридору, совсем такому же, как когда-то на «Кокрэне». Мимо часового у денежного ящика,— и люди те же, в таких же срезанных наискось фуражках.
— Войдите! — сказал голос из каюты командира, и Болотов вошел.
— Халло, Гришки!
— Здравствуйте, Пирс.
Но руки друг другу они не подали. Так было проще.
— Гришки, я рад, что мы с вами встретились.
— Я предпочел бы с вами не встречаться, Пирс.
Англичанин неопределенно помахал рукой.
— Садитесь! — И пододвинул Болотову сигары.
Болотов встал, вынул из кармана кисет и стал скручивать папироску. Скрутил, сдул с руки табачные крошки и закурил.
— Вас можно поздравить, Пирс, с производством в коммандеры.
— Можно и не поздравлять... А как ваше служебное продвижение?
— Я стал большевиком.
— Вы всегда были воинственны, мой друг.
За открытым полупортиком гудел отдаленный прибой, и с верхней палубы доносился мерный скрип. Что бы это могло быть? Как теперь повернется разговор и чем он кончится?
— Ваш табак, Гришки, приятно пахнет. Дайте мне попробовать.
Протягивая через стол свой кисет, Болотов вдруг заметил, что Пирс не выбрит. Видимо, его в две минуты подняли с койки. Болотов улыбнулся. Он не спал всю ночь — это было лучше, чем не выспаться,— и он ощутил свое превосходство над Пирсом.
— Значит, молодой Гришки, мы с вами все-таки встретились... Что вы здесь делаете?
— А вы что здесь делаете?
Пирс закурил папиросу и сощурился:
— Ужасный вы нахал, Грегори Болотов. Я взял вас в плен — и вы же задаете мне неудобные вопросы... Извольте: я здесь занимаюсь невмешательством во внутренние дела России, а потому собираюсь арестовать ваш пароход и куда-нибудь его отправить. Куда именно, еще неизвестно. Я запросил об этом по радио.
— Вы знаете, как называется такой захват?
Пирс кивнул:
— Знаю. Это называется пиратством. Но будем откровенны, мой юный друг. Мне могут нравиться большевики, но может не нравиться, что они всех бьют. Я мирный человек.
— Ваши мирные средства убедительны.
— Я не уверен в том, что они убедительны, но других нет.
— Вы правы, Пирс.
Пирс откинулся на спинку кресла. С полузакрытыми глазами, темный и с проступающей бородой, он был похож на мертвеца. Живой в нем была только тонкая струйка дыма, тянувшаяся из угла рта.
— Я смертельно хочу спать,— сказал он наконец.— У вас хороший табак, но плохая новая система. Она еще более жестокая и окостенелая, чем старая. Ее создали рабы, а бытие определяет сознание; кажется, так у вас говорят?
— В три года с должности судового штурмана вы дошли до командования крейсером. И это несмотря на огромные сокращения в составе вашего флота. Вы сделали блестящую карьеру. Бытие действительно определяет сознание.— Болотов встал.— Я больше не жалею, что мы встретились. Для меня это было неплохим повторением основ политграмоты. Прощайте.
— Куда вы торопитесь? — не вставая, удивился Пирс.
— На свое судно. Мне пора сниматься и следовать по назначению.
Пирс покачал головой:
— Вам рано сниматься. Если вы не будете себя примерно вести, я начну стрелять из шестидюймовых пушек.
— Как вам будет угодно.— Болотов повернулся и вышел.
— Вот они какие,— пробормотал Пирс.— Крепкие ребята.