Пирс взглянул в полупортик. В кабельтове за кормой раскачивался небольшой серый пароход. Такой разлетится от первого снаряда,— почему же он все-таки не испугался? На что он рассчитывает?
Болотов сам не знал, на что рассчитывает. Он стоял на трапе крейсера, и волна захлестнула его до колен, но он ее не заметил. Сниматься с якоря под огнем не стоило. Пока он держал себя правильно. Пирс ошалел и забыл его допросить. Но что делать дальше?
Ни он, ни Пирс не знали, что ветер по-своему собирается развязать сюжетный узел.
В полупортике промелькнул моторный катер. Он мелькнул неровно и бесшумно, как на экране. Гришка возвращался домой. Что будет в следующей части фильма?
Вероятно, покажут съемку парохода с якоря, а потом потопление его артиллерийским огнем.
Пирс встал, протирая глаза. Все это было похоже на бестолковый сон, но без всякого предупреждения перешло в страшный. В полупортик хлынула вода, и берег развернулся стремительной панорамой. Наверху за топотом ног последовал сухой и долгий треск.
Когда Пирс без фуражки выскочил на палубу, крейсер уже развернуло зашедшим ветром, сняло с якоря и несло на камни. Мимо сорванного со шлюпбалок и разбитого в щепы вельбота, мимо хватающихся за все что попало, потерявших устойчивость людей, против ветра, твердого, как струя воды,— к мостику. В перерыве между двумя шквалами — воздушная яма. Пирс взметнул руками и грудью упал на палубу. Палуба дрожала — машины уже заработали.
Кто-то помог подняться, и сразу весь корпус крейсера простонал от короткого толчка. Второй толчок — легче и с другого борта.
— Сейчас остановимся, сэр! — прокричал вахтенный начальник.— Отдали второй якорь, сэр! — Ему ответил новый толчок, от которого машины встали.
Тогда начался дождь. Это не был дождь. Вода, свистя, летела сплошными массами. От нее море кругом корабля белело, как молоко, и с мостика не было видно кормы.
— Левый винт, сэр,— доложил согнувшийся механик.
— Якоря держат! — крикнул вахтенный начальник.
— Вода в рулевом отсеке, сэр.
Отдавая честь, Пирс приложил руку ко лбу. Когда он ее отнял, на ней была кровь.
Болотов как раз вовремя успел подняться на «Владимира». Английский катер отвалил и, завертевшись, пропал в белой пене. Крейсер развернулся и стал удаляться.
— Их несет на камни! — прокричал Сейберт.
Было видно, как крейсер отдал второй якорь. На мгновение по гребню волны пролетел катер, и сразу легла сплошная завеса ливня.
На мостике неожиданно появился Чеховский. Он тяжело дышал и, точно пловец, отплевывался водой.
— Нас дрейфует!
— На камни?
— Мимо... только дальше будут мины... старые поля... с войны.
На старых полях бывает меньше мин, чем на новых. Часть срывается с якорей, часть обрастает ракушкой и тонет, но часть остается. Все равно. Сейберт взял Болотова за локоть и вопросительно взглянул ему в глаза.
— Правильно,— ответил Болотов.— Рубим канат.
— Правильно,— поддержал Веткин и сам прошел на полубак.
— Мины! — пробормотал Чеховский.— Мины! — И развел руками.
На баке уже выбивали чеку из соединительной скобы.
В первую минуту пароход, вырвавшись, встал на дыбы, волна нависла, точно стеклянная, и все остановилось. Потом корма широко занеслась, и сразу показалось, что шторм утих. По бортам неслись белые, неизвестно откуда появившиеся гребни, и оглушительно свистел непроницаемый ливень.
— Мины,— бормотал Чеховский. Он ощупью ходил по мостику и не мог найти себе места. Он не боялся, но ему было нехорошо. В серой кипящей воде стояли смертельные шары. Зачем он бодрился насчет войны? Чем плохи землечерпалки?
— Идите в штурманскую рубку,— посоветовал ему Сейберт.
Чеховский вздрогнул:
— Нельзя.
— Жаль мальчишку,— вспомнил Болотов.
— Чистка личного состава,— ответил Сейберт.— Попробуем закурить, Казимирыч. Мы пройдем.
Разве все последние годы они не шли с таким же головокружительным ветром по такому же огромному клокочущему морю! Они должны были дойти, и они дошли.
В ноль часов они отдали якорь в Новороссийске.
Вилис Лацис
СОКОЛИК
Соколик вовсе не был птенец. Это малыш с крохотными проворными ножонками, вечно вымазанным личиком и мягкими льняными волосами, как у многих ребят — его сверстников. Весной ему исполнилось пять лет — возраст весьма почтенный. По правде говоря, малыша вовсе не звали Соколиком. Его имя Ян, Янтис. Соколиком его называл только отец.
Вернувшись с моря и стянув тяжелые сапоги, отец каждый раз брал сынишку на колени, которые пахли, так же как его руки и сапоги, свежей рыбой и водорослями. Этим запахом были пропитаны сети, и черная рыбачья лодка, и комната, где они жили.
— Ну, Соколик, как дела? — подбрасывая сына на коленях, спрашивал отец.
Иногда он шутливо спрашивал у малыша:
— Скажи-ка, чей ты, Соколик? Не тот ли ты Соколик, что ловит полевых мышей?
Мальчик застенчиво прятал лицо в складках отцовской одежды и чуть слышно шептал:
— Твой, папа, Соколик…