Советский Союз в локальных войнах и конфликтах

Не в последнюю очередь подобная позиция основывалась на искаженных оценках поступавших разведывательных данных. К началу октября на основе разведданных штаб американской 8-й армии представил точное описание предбоевого порядка китайских войск, развернутых вдоль р. Ялу. Однако само упоминание о возможном участии в войне Китая оказало на командование южнокорейской армии деморализующий эффект, и разведка 8-й армии была вынуждена смягчить свою оценку вероятности военного вмешательства Китая.

Этому способствовало и то, что к концу сентября стало ясно: генерал Д. Макартур не разделяет алармистских сообщений о военном вмешательстве КНР. В результате его заблуждения стали сознательно поощряться начальником разведки армии генералом Ч. Уильябаем, который стал преднамеренно занижать количество китайских войск не только в Маньчжурии, но и в последующем, после вторжения китайских войск на корейскую территорию[614]

.

Информация полевых командиров, знавших реальное положение дел, Макартуру не докладывалась. Генерал О. Смит, командир 1-й дивизии морской пехоты, обеспокоенный уязвимым расположением позиций своей дивизии перед перспективой китайского вторжения, обратился к начальнику штаба армии генералу Э. Элмонду с просьбой о смене оборонительных позиций. Однако Элмонд, находившийся в эйфорийной атмосфере, царившей в штабе Макартура, отказался санкционировать его просьбу[615].

Точно так же достаточно жесткая позиция Г. Насера в ходе Суэцкого кризиса 1956 г. в значительной степени обусловливалась недооценкой им возможности проведения западными государствами военной операции в зоне канала. С началом кризиса военные советники Насера убедили его в том, что в техническом отношении подготовка подобной операции потребует как минимум месяц. В дальнейшем успокаивающие, примирительные заявления президента США Д. Эйзенхауэра вселили в египетское руководство необоснованный оптимизм и веру в то, что эта операция вообще не будет осуществлена[616]

.

В этих и подобных им случаях ожидание успеха или даже легкой победы было плохо обосновано, а предупреждения третьих сторон оказывали слабое воздействие. В отдельных случаях даже первоначальное поражение или неудачные военные действия не могли развеять этих иллюзий. Так, после явного успеха израильской армии в войне 1967 г. многие политические деятели Египта настаивали на том, что Израилю удалось уничтожить ряд аэродромов, только потому, что за штурвалами самолетов находились американские летчики[617].

Значительное влияние на характер кризисного решения оказывает предположение военно-политического руководства о неизбежности войны как исхода кризиса. Политики, которые считают, что вооруженного конфликта или войны можно избежать, как правило, готовы к примирительным процедурам в ходе военно-политических кризисов. В том же случае, когда война представляется политикам неизбежной, они настроены не на поиск путей урегулирования кризиса, а на прогнозирование примерной даты начала ожидаемого конфликта и соответствующей подготовки к нему.

По этому поводу О. Бисмарк в свое время высказался следующим образом: «Ни одно правительство, если оно считает, что война неизбежна, даже если оно и не желает ее, не настолько глупо, чтобы оставить противнику выбор времени и повода для войны, ожидая момента, наиболее благоприятного для врага»[618].

Фактор неизбежности войны сыграл значительную роль в эскалации арабо-израильского кризиса 1967 г. со стороны как Израиля, так и арабских стран. По заключению ряда исследователей, на израильских политиков, принимавших кризисное решение, давил так называемый «синдром Холокоста» – восприятие евреев как извечных жертв в сочетании с преувеличенным опасением за выживание Израиля как нации-государства. Этот синдром, глубоко укоренившийся в израильском национальном самосознании, обусловил восприятие арабской угрозы в мае-июне 1967 г. как очередной попытки осуществить «окончательное решение» израильского вопроса и соответственно неизбежности вооруженного конфликта.

«Чувство, что война должна была гарантировать наше существование, разделялось всем народом Израиля», – признал один из государственных лидеров Израиля того периода И. Рабин[619].

Подобная установка привела к быстрой эскалации кризиса и дальнейшему перерастанию его в вооруженный конфликт. С началом кризиса частичная мобилизация вооруженных сил Израиля произошла 16 мая по распоряжению премьер-министра Л. Эшкола и начальника Генерального штаба И. Рабина. Но уже 18 мая была осуществлена полная мобилизация. Затем последовал кратковременный (23 мая – 4 июня) период попыток политического урегулирования, начатый во многом под давлением США. Однако убежденность в невозможности политического решения обрекла переговоры на провал. В подобных условиях поводом для решения о начале военных действий против арабских стран, принятого правительством Израиля 4 июня 1967 г., стало подписание военного договора между Египтом и Сирией.